Ключи Марии

– Вам действительно на Флорианскую?

– Да, в двенадцатый номер.

– Ладно. В будущем или оформите жене пропуск, или не приглашайте ее так поздно в газету. Спокойной ночи.

Когда они отошли чуть дальше, Олесь сказал:

– Теперь вам не остается другого выхода, как пойти ко мне.

– Думаете, на Подвалье не проскользнем незаметно? – засомневалась она.

– Нет. В городе много патрулей. Следующий может оказаться не таким сговорчивым. Поэтому лучше не спорьте.

– Я и не спорю, – покорно согласилась Арета.

У дома номер двенадцать на Флорианской они остановились. Олесь подошел к окну первого этажа и постучал. Через мгновение занавеску отдернули в сторону, и на них внимательно посмотрели. Затем заскрипели ворота, перед ними стоял сторож с заспанным лицом.

– А-а, пан Олесь, вы, как всегда, поздновато. И в этот раз не одни?

– Нет. Неожиданно приехала сестра.

– Оттуда? – спросил сторож, кивнув себе за спину.

– Оттуда, – ответил парень и сунул ему в руку мелочь.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в его квартире, бледно освещенной через окна лунным светом и состоявшей из одной комнаты, просторной кухни с балконом и туалета. В прихожей стоял массивный шкаф, наполовину своей глубины втиснутый в стенную нишу, рядом – низкий журнальный столик со стопкой газет. Олесь помог девушке снять плащ и повесил его в шкаф. Они перешли на кухню, где тихо урчал холодильник фирмы «General Electric» – еще одно напоминание о состоятельности прежних хозяев.

Затем Олесь закрыл окна шторами, поставил на стол свечу и чиркнул спичкой. Арета от неожиданности вскрикнула.

– Что с вами? – удивился он, не понимая, чего она испугалась.

– Ничего, ничего, – замахала она руками, взглядом указывая на свечу. – Только отставьте ее в сторону, на край стола.

Он послушно сдвинул свечу на край стола, все еще не понимая, что ее всполошило. Она с интересом огляделась по сторонам, провела лучом фонарика по стенам, завешанным чужими фотографиями и настенными часами. Стоявшие у стены напольные часы в человеческий рост неожиданно зажужжали, заприветствовали их звонкими ударами.

– Это все ваше? – удивилась она.

– Нет. Здесь жил часовщик с женой и детьми. Их выселили в гетто. А на фотографиях – их счастливая семейная жизнь, которая уже не вернется.

– И кто теперь хозяин?

– Местный фольксдойч. Он сдает это помещение нашей редакции. Эта война породила новую «профессию»: «тройгендер», то есть человек, который занимается еврейской или польской недвижимостью, если владелец скрылся. Выгодная штука! За право заниматься этим делом люди платят золотом. А потом рыщут по всем закоулкам, выковыривают паркет, поднимают доски и подоконники, обстукивают стены…

– И что?

– И находят то, что искали.

– А вы что-то нашли?

– Нет. Как-то не хочется наживаться на чужом горе… Вы будете спать в комнате. Я – на кухне на диване. Может, хотите поужинать?

– Я не голодна, спасибо.

– Тогда просто посидим за вином. Вы же не против?

– Нет. Ложиться еще рано.

Глава 29

Киев, октябрь 2019. Шесть пропущенных звонков и кровь на ковре

После трехчасовой дремы Олег снова опрокинул чашечку кофе, почти залпом, словно ожидал от нее мгновенного эффекта. Эффект пришел постепенно. Возвращавшаяся в тело бодрость смешивалась с леностью, стопорила мыслительный процесс, отправляла из недавнего прошлого какие-то не совсем четкие флэшбеки: то вспоминалась Рина и ее голос, то вдруг первые раскопки в Крыму под руководством Адика, то ночь с саперной лопаткой в руках между стеной Софии и Софийским собором. Эти визуальные воспоминания задержались, и как-то странно, но очень явно зачесался мизинец левой руки. И совершенно автоматически, не думая, Олег нашел золотой перстень-печатку и надел на ноющий палец. И палец замолк, отключился от общей нервной системы организма, способной передавать сигнал в мозг от любого нервного окончания.

За окном потемнело из-за набежавших на небо тяжелый туч. Олег включил свет. На кухонном столе все еще лежали документы ГО «Институт-архив». Бисмарк сфотографировал на мобильник каждый из них, а потом сунул их обратно в папку вместе со всеми остальными бухгалтерскими бумагами. Две угловые резинки стянули переднюю и заднюю пластиковые обложки папки, и тогда вполне решительно он ее отпихнул в дальний правый угол стола. А к себе пододвинул письма Польского. Теперь ему для обострения внимания не хватало только коньячного вкуса на языке и он быстро исправил ситуацию.

Разложив письма в хронологическом порядке, он опустил самые последние под низ. Начал с ранних.