Ключи от дворца

— Да, кажись, не вымерзли, сбереглись… Может, посмотрите, товарищ капитан, и распорядитесь? Все-таки ж добро. Хоть колхозное, хоть любительское…

Перед темным провалом, который вел в присыпанный почти на уровень с землей омшаник, сановито сидел на чурбаке Бахвалов. Сам он пролезть внутрь не порывался, благо, что и причина к этому есть уважительная — белый колпак, белая куртка… Но руководить руководил.

— Ты постукай их, постукай… отзовутся или нет? — покрикивал он, заглядывая в дыру. Оттуда, словно из угольного забоя, высунулась взъерошенная, с запутавшейся в волосах паутиной голова Рынды.

— Товарищ старшина… Виноват, товарищ капитан, — поправился он, увидев замполита. — Жужжат, ей-богу, жужжат.

— Интересно, что ж они тебе нажужжали?

— Просятся на волю, товарищ капитан, а все свое, накопленное, — в фонд обороны, нам, своим освободителям, защитникам Родины!.. — с разгорающимся вожделением воскликнул Рында.

— Ишь, скорый какой! Не думал, что во второй роте такие сладкоежки… Еще и политику подвел! А ты знаешь, что им и самим сейчас подкормка полагается?

Поддержал и Бахвалов.

— Это верно. Поначалу дай рацион, а тогда уже и с них требуй. Помню, дед держал дуплянки, так он весной пчелу обязательно сахарным сиропом подкреплял.

— Сахарным? Только и всего? — не унимался Рында. — Так я свою дневную пайку без всяких разговоров первый жертвую на это дело. И всю роту сагитирую… Это ж злодейство будет, если их здесь, в темнице, оставить…

— Может, и в самом деле выставим для подкормки, товарищ капитан? — выпрашивая согласие, произнес и Чапля. — На них и полпайки хватит. А то даже неудобно. Вернутся бабы, детвора и засомневаются: да русские люди тут стояли или же нет, что позволили пчеле погибнуть?!

— Хорошо, выставляйте, а потом посмотрим, что с ними делать, — распорядился Алексей. — Да поосторожней там копайтесь, а то и вас самих засыплет.

Когда он рассказал о находке Фещуку, тот недовольно засопел:

— А свиноферму заводить здесь не будем? Или крольчатник? У нас инспекторская поверка вот-вот, что называется, на носу… А мы, с благословения замполита, в пасечники?!

Алексей спокойно, и этим спокойствием как бы унимая раздраженность комбата, привел, на его взгляд, самый убедительный довод, какой высказал старшина. Ведь и впрямь вернутся, возможно, даже очень скоро вернутся сюда жители, погорельцы…

— Ладно, коль распорядился, так я твоего распоряжения не отменяю. Но и знать ничего не знаю… — Фещук опять посопел, помолчал, мысленно, наверное, осуждая свою уступчивость, потом командирски неумолимо махнул рукой. — Только подальше их, подальше… Чтоб в расположении я их не видел.

На другой день пять голубовато-бурой окраски ульев — две пчелиные семьи оказались погибшими — выстроились на опушке молоденького малинника, почти в километре от штаба. Можно было бы и позабыть о них. Но изредка то сдвоенным дозором, то разведчиками-одиночками, ведущими свой дерзкий поиск, они все-таки залетали и сюда, в штабной домик. Фещук оставался верным своему слову — «знать ничего не знаю», — старался их не замечать и ниже склонялся над столом. А Новожилов, присутствовавший при том разговоре комбата с замполитом, мгновенно спохватывался. Брал полотенце и тихо им помахивал. Желал услужить комбату и в то же время выдворить залетных гостей вежливо, деликатно, не обидеть их. Может быть, действительно уже предвидел тот день, когда на столе окажется котелок с пахучими сотами?

Слово «поверка» было у всех на устах, с ним заканчивали по самую завязку заполненный занятиями день, с ним поднимались поутру, чтобы снова шагать на учебные поля. Но, прежде чем прибыли поверяющие, в батальон явился еще один гость.

Однажды в обеденный перерыв, когда все штабные офицеры были в сборе — составляли очередной план-календарь, — Новожилов, неторопливо чинивший цыганской иглой оборвавшуюся полевую сумку комбата, вдруг весело обернулся:

— Товарищ майор, посмотрите, кто идет… Макар Минометкин!..

— А, пожаловал и к нам, бродяга?! — приподнял голову и, кинув взгляд в окно, довольно-таки равнодушно произнес Фещук. — Бери его сразу на себя, Осташко, мне сейчас возиться с ним нет времени.

Алексей увидел на тропинке устало тащившегося высокого, как жердь, и худого офицера. Через руку перекинута и волочится полой по земле шинель, совершенно излишняя при таком солнцепеке. Полевая сумка и пистолетная кобура неприкаянно болтаются у обвисшего пояса. И хотя эту фамилию, точнее, кличку Алексей услышал всего второй раз — первый раз в Кащубе, — а уж встречаться с ее владельцем и подавно не мог, все-таки почудились в лице подходившего гостя какие-то туманно знакомые черты.

Но вот отворилась дверь, Алексей всмотрелся и ошеломленно вскочил. На пороге стоял и щурился близорукими глазами секретарь редакции нагоровской городской газеты Степан Сорокин, и он же, оказывается, ныне титулованный армейской молвой Макар Минометкин.

— Необъятная наша Страна Советов, а все-таки для земляков и она тесна! — громогласно воскликнул он и шагнул навстречу Осташко, обнял его.