Из-под куста поднялся и, закидывая за спину автомат, шагнул на дорогу молоденький солдат. Их обещанный провожатый. Оттуда, с переднего края. Он и повел их, не оглядываясь, будто милостиво, из одолжения разрешал следовать за собой. Улица обрывалась у крутого, косо проложенного каменистого съезда к реке. И взгляду сразу стало просторно от наполненности светом. Внизу, уходя далеко-далеко вперед, так что в этих далях расплывались очертания холмов, высот и перелесков, стелилась неохватно широкая равнина. Но зелень ее, стоило только присмотреться, была не однотонной, а со множеством оттенков. То неестественно сочная, темно-изумрудная, как вспоенная обильной влагой августовская ботва, то буроватая, усохшая, перемежаемая, словно плащ-палатка разведчика, пятнами лягушачьей расцветки, то парниково-светлая, салатная, нанесенная вдоль какого-то невидимого русла осторожными короткими мазками. И Алексей после затянувшейся стоянки во втором эшелоне даже приободрился, угадывая в этих оттенках уже знакомый фронтовой камуфляж. Вот он снова, передний край, вернее, два схлестнувшихся, выжидающих каждый своего часа края — наш и вражеский. Спустились к латанной свежепиленными кругляками переправе и пошли дорожками, протоптанными в зарослях краснотала, по забурьяненным полям, по луговинам с черными когтистыми царапинами от разрывов мин. Изредка их провожатый отходил в сторону, подбирал белевшие в траве клочки бумаги…
— А тут давайте бегом, товарищ капитан, — единственный раз соизволил он обернуться к идущим позади.
Невдалеке затукал со знакомым тупым звуком крупнокалиберный пулемет. Но они уже перебежали прорытый меж скатами холмов-двойняшек ход сообщения и вскоре оказались на аккуратно подметенном пятачке перед врезанным почти в отвесный склон блиндажом.
За те двое суток, которые Алексей провел в этом батальоне — на командном пункте, в передовых и запасных окопах, на огневых позициях приданной батальону батареи, — снова и снова возникала мысль, что именно отсюда, от этого рубежа, продолжится фронтовой путь его и всех, кого он оставил в Верхних Хуторах.
Снайперы, поужинав, сразу завалились спать. Им вставать затемно. Алексея увел к себе в землянку замполит, родом из Краснодара, горбоносый, с тяжелой, как у лося, головой. По всему видать, он обрадовался, что, поднаторев здесь, на переднем крае, может теперь просветить и своего коллегу-новичка.
— Обстановку спрашиваешь? Я ее тебе сейчас представлю… — с астматической одышкой проговорил он и потянулся рукой к сложенной в изголовье нар стопке газет, брошюр, журналов. Точно такой же, какая была и у Алексея и в тысячах других блиндажей политработников от Мурманска до Новороссийска… «О Великой Отечественной войне Советского Союза», «Что принес фашизм народам Европы», «Спутник полкового агитатора», «Зверства гитлеровцев в оккупированных областях», «Наша Таня»… Вытащил из этой стопы карту фронтов.
— Послушай, Перекатный, с такой и я каждый день армиями командую, а другая, здешняя, покрупней, у тебя есть?
— Погоди, дойдет очередь и до другой. Я тебе, как коммунист коммунисту, откровенно признаюсь, что когда с Северного Кавказа их погнали, то у меня от сводок Информбюро даже головокружение началось. Считал, что к лету нам и делать здесь будет нечего. Откатятся от Ростова, от твоего Донбасса до самого Днепра, а потом, наученные Сталинградом, начнут и тут фронт выравнивать… Изгибы, видишь, здесь какие?! Но у меня пробуксовка получилась… Силен еще, гад. И вся его главная сила, все узлы и развязки теперь вот тут… А значит, тут оно и развернется, наше с тобой Бородино… Видишь, где мы стоим? У самого фашистского острия. Прямо на нас оно нацелилось, на Новосиль.
— Э, кубанский казак, гляди, чтоб у тебя снова пробуксовка не получилась. На Новосиль им сейчас нацеливаться не с руки. У самих справа Курский выступ навис.
— Я о чем тебе и толкую. Они нам тут тесак к груди приставили, а мы левее из-под Курска им…
— Может, наоборот?
— А вот погляди, что они против нас на Зуше поднакопили…
И он вынул из планшетки исчерканную, покоробленную, как чертеж, побывавший в руках множества цеховых мастеров, другую карту, полевую.
То, что с новосильских высот представлялось ровной, чуть приподнявшейся к северу низменностью, теперь, испещренное извилистыми линиями горизонталей, крупными и мелкими условными знаками, обретало вторую, подлинную действительность. Курганы, речушки, броды, кустарники, деревни и отдельные дворы, каменоломни, дубравы, гравийные и грунтовые дороги. Но была еще и третья действительность — самая главная, показанная на карте остро отточенными красным и синим карандашами.
— Видишь, нейтралка тут, напротив нас, триста пятьдесят метров. У левого соседа еще и побольше, но попробовали продвинуться, ничего не получилось. Бьет с фланга, и к тому же залив мешает. У них тут три, а может и четыре, линии окопов… Дзоты во второй и дальше, в глубине… А эта деревушка у пригорка тоже, считай, сплошной дзот. Под хатами пулеметные гнезда. Еще и сейчас по ночам цемент возят. Минометные батареи, как и наши, кочуют по овражкам.