Ключи от дворца

— Рядом? С кем? Я был в рядах Советской Армии, дорогой товарищ секретарь. Я и видел-то этого выродка всего один раз, когда на марше он наш полк обгонял. А потом, когда из окружения выходил, и хотел бы увидеть, чтобы в болото вверх ногами ткнуть, да его к этому времени Гитлер уже пригрел. Понял?

— Ну, а теперь чего злишься?

— Сам знаешь чего… Не ты первый передо мной такой глупейший вопрос ставишь… Рядом! Надо же так сказать!

— Ладно, комбат, извини. Давай все-таки доиграем, можешь сквитаться со мной, коль уж так вознегодовал.

Но Фещук теперь переставлял фигуры рассеянно и снова напустился на Осташко и Замостила вместе.

— Между прочим, товарищи комиссары, что это за баптисты у вас под носом в третьей роте появились?

— Баптисты? — вопрошающе посмотрел Алексей на Замостина, подумав, что за время его отсутствия знакомая рота Литвинова пополнилась какими-то новыми людьми.

— Не слыхал и я о таких… — невозмутимо пожал плечами Замостин, продолжая наседать на белого короля. — Объявляю шах!

— Не слыхали? А вот сегодня при мне была в роте поверка на двадцатую форму, приказал сиять рубахи, смотрю — у Маковки на гайтане целый иконостас.

— Ну, если иконостас, значит, уже не баптист, а такой же, как ты, православный, — заметил Алексей.

— Ты шуточками не отделывайся… Мне легче было бы у Маковки насекомое в рубахе увидеть, чем такую отсталость. Присмотрись загодя, не лишнее.

— Что же присматриваться? Сам же видел, что носит. И снимать его мне права не дано. Кстати, не стал бы его и добиваться.

— Да? Интересно выходит. А ведь, кажется, я отвечаю и за политико-моральное состояние. В случае чего, первая стружка полетит с меня, единоначальника. Вот придет твой земляк, Суярко, порадуй его, расскажи.

Суярко, уполномоченный СМЕРШа в полку, работал до войны в Донбассе, в каком-то горотделе НКВД, и у Осташко сложились с ним довольно-таки дружелюбные отношения. Но совет, который сейчас давал Фещук, был явно лишним.

— По-моему, Суярко здесь ни при чем.

— Как ни при чем? Может, те листовки-пропуска, про которые ты только что говорил, как раз среди таких дремучих пентюхов, вроде Маковки, рыбку и ловят…

— Не думаю… Иуда Искариот пока по церквам в героях не ходит.

— Ты в Библию не забирайся. Ты поближе к новейшему времени…

— А хоть и к новейшему… Наполеона тоже не безбожники били.

— То басурман, супостат, а деникинцев малиновым звоном кто встречал?

— А кто после того в церковь ходил? — встал на сторону Алексея и Замостин. — Моя бабка на что уж богобоязненной славилась, а когда наш сельский поп с деникинцами связался, и дорогу к паперти забыла… Крест, правда, не сняла, а на проповедь или на исповедь не затянешь. А если уж о крестах говорить, то и я, правда, не у нас, а в транспортной роте, тоже у двоих видел. Ей-богу!

Тут уж при таком убеждающем восклицании секретаря партбюро все трое рассмеялись.

— Во против меня блок какой! — отходчиво удивился Фещук. — Ладно, отставить разговор. А все же посматривайте, чтоб батальон не прозвали архиерейским. А то раздобуду вам обоим по кадилу, и будете впереди стрелковой цепи непротивленческий фимиам воскуривать.

Но хотя этот разговор и свелся к шуткам и улыбкам, однако оставил у Осташко на сердце неприятный осадок.

Когда-то, в конце двадцатых годов, начиная работать на шахте, он видел это собственными глазами; поднимался на-гора, сдавал лампу и сразу побыстрее в баню отмыться от угольной пыли. Там, в пару, толчея замурзанных тел. Раздеваются, и у половины из них, большей частью сезонников, на цепочках или на шнурках — крестики. Латунные, серебряные, позолоченные. Если бы можно было проследить, кто и когда с ними расставался! После школы ликбеза? На территориальных сборах? В годы коллективизации? На курсах машинистов врубовых машин? После того как сын вступил в комсомол и уговорил отца, чтобы тот не вынуждал краснеть перед людьми? А вот, оказывается, Маковка дотянул с нательным крестом и до Великой Отечественной… Само собой, верующих еще хватает и в селах и в городах, только редко кто носит крест. А Маковка не снимает… Тут уже упрямство, что ли? Истовый фанатизм? Поди загляни ему в душу! Знает же, что он один такой в роте, что выделяется из всех, а не обращает внимания, может быть, даже и подкладку какую-либо активно подводит. Не про себя; про себя веруй, сколько хочешь, а вот если других начинает обивать?.. И Фещук по-своему прав, настораживаясь.

Алексея потянуло в третью роту. Но смог побывать там только на следующий день. После отлучки накопились дела — политдонесения, занятия с офицерами.