Ключи от дворца

— Но хоть щипаете вы его?

— А это уж взаимно. Как когда. Завтра утром посмотришь. Вот по этой деревушке недавно ночные бомбардировщики шуганули.

— А их авиация?

— Боевая что-то попритихла, а так летают, с агитацией… Тоже морока… Приказано подбирать и сжигать, а их — как сорняков на непрополотом клине.

— Это листовки, что ли?

— Да, всякие там пропуска… Ребята их зовут геббельсовскими продкарточками. Переходите, мол, будете пить кофе… А недавно и новые писульки появились… Власовские. Грозится гитлеровский прихвостень освободить Россию… РОА создает…

— А это что за зверь?

— Так себя назвали или собираются назвать. Дескать, Российская освободительная армия… Что ж это ваш политотдел моргает? Тебе полагалось бы знать и это…

— Да, может, и не все, как-никак второй эшелон, однако кое-что и мне известно.

О предательстве переметнувшегося к фашистам генерала Власова Алексей впервые узнал из политинформации еще в прошлом году, будучи в резерве Северо-Западного фронта. Побольше об этом мог бы рассказать Фещук, воевавший летом сорок второго года на Волховском фронте, но он, если разговор касался подробностей того, что произошло там, в Волховских лесах, сразу замыкался, темнел лицом. Здесь же, на переднем крае, в новосильской степи, это, оказывается, был уже не какой-то призрачный, неведомо где именно укрывшийся со своими подлыми намерениями враг, а вполне реальный, открыто злобный, и говорили о нем без обиняков и недомолвок.

— Сволочи, своею пакостью всю степь испоганили. Глянь, если хочешь.

Алексей взял протянутый ему Перекатным листок, прочел, мысленно прослеживая цепочку, которая по-гадючьи протянулась от измены в Волховских лесах до этого размноженного в немецких типографиях и удостоверенного печатью со свастикой каинового пропуска. Листок был точно такой же, какие подбирал на обочине дороги и сконфуженно прятал их провожатый. Он рассказал об этом Перекатному.

— То-то я у него спрашиваю — на курево? Нет, говорит, так, для нужды…

— Ну и правильно он тебе, гостю, ответил, — захохотал Перекатный. — Хотя не разрешаю пользоваться и по нужде. Была бы для герра Власова слишком большая честь. Мои ребята это понимают, принесут — и тут же сжигают.

Заговорились, спать пришлось мало. В четвертом часу ночи по ходам сообщения прошли в окопы переднего края. Снайперы уже были на месте, курили, дожидаясь, когда вернутся стрелки, выставленные на ночь в боевое охранение. По замыслу их, ячейки и приспосабливались под снайперские гнезда.

Несмотря на предутреннюю росистую пору, по-прежнему, как и днем, пресно пахло сухой, перекопанной землей. Только со стороны реки из камышей наносило влажный воздух. Оттого, что небо оставалось чистым, звездным, темень под ним казалась плотно спрессованной, непроницаемой. Первым вылез на бруствер Пучков.

— А ну, скок на крылечко — бряк во колечко!..

Еще слышно было, как шуршала и осыпалась под ним земля, а самого уже не видно. Потом также исчез в темноте Стефанович, узкоплечий, гибкий, лучший пластун роты. Собрался было подняться наверх со своим напарником Ремизовым и Морковин, однако в эту минуту над степью беззвучно взлетела ракета. Алексею вспомнились осенние ночи в Старом Подгурье и тамошние ракеты — свет их был кипучим, яростным, многократно отражался в сверкании снегов, а этот шар, ворсистый, матовый, лучился лениво, сонно. Зачернели впереди колья проволочных заграждений, оловянно блеснул куст полыни и, кроме них, ничего. Снова темнота. Привыкая к ней глазами, Морковин выждал и подтолкнул напарника:

— Пошли, Иван…

Вот уже нет их. В нагрудном кармане Алексея лежит рядом с его партбилетом и партбилет Морковина. Отдал его еще с вечера.

— Хоть и не перед разведкой, а все же порядка ради возьмите, товарищ капитан. Спокойнее будет. Тем более, сами знаете, сталинградский.

Морковин вступил в партию в Сталинграде, но не в том Сталинграде, который недавно глянул на них со страниц «Правды» брешами и проломами почерневших разваленных стен, а еще в довоенном, шумном, весело перекликающемся гудками заводов, на одном из которых Морковин слесарил. Он долго не мог списаться с семьей, посылал письма всем, кого мог вспомнить, соседям, знакомым. С приходом Осташко в батальон в первые же дни попросил:

— Товарищ капитан, напишите, пожалуйста, в горком. Неужели вся наша Садовая улица под корень уничтожена?

С помощью Алексея удалось найти в детском доме за Волгой только сестренку.