Ключи от дворца

Парторгом в третьей роте был Зинько, списанный с Днепровской военной флотилии морячок. Из госпиталя в Сарапуле его выписали с заключением, что годен лишь к нестроевой службе. Где-то под черепом остался осколок, который врачи извлечь не решились — опасно. Но не примирившись со скитаниями по дивизионным тылам, Зинько поэтапно добрался до хозвзвода, и отсюда путь в стрелковую роту оказался уже совсем близким. На лбу у Зинько тянулась выше, к темени, глубокая, вызывавшая у каждого сострадание вмятина, и ему, единственному в батальоне, разрешили отпустить волосы.

У Зинько и спросил Алексей о Маковке.

— А почему он вас интересует, товарищ капитан? Наверное, после той двадцатой формы? Так я про крест давно знал, еще в Кащубе. А только плохого ничего про Маковку не скажу. Старательный, тихий…

— Тихий! Ты знаешь, что про тихих пословица говорит?

Зинько задумчиво покрутил чуб, потом привычно натянул его на шрам, пригладил.

— Нет, эта пословица не для него придумана. Отстрелялся хорошо, политинформацию слушает внимательно… Тютюн смалит, от чарки не отказывается.

— А откуда он сам родом?

— Из Молотовской области… Раньше Пермь… Это же не то что наша Украина, товарищ капитан… А там есть такие глухоманные места, что, наверное, и скиты еще стоят.

— Это он тебе говорил?

— Нет, батько… Батько там в ссылке был… Про Сорочинское восстание слышали?

— После царизма двадцать пять лет прошло, — заметил Алексей, понимая всю относительность той характеристики, которую давал Зинько.

— Это так, товарищ капитан, а все ж Днепрострой и Магнитка туда еще не дотянулись… Может, хотите — я его позову?

— А что сейчас делает рота?

— Чистка оружия.

— Идем посмотрим.

Взвод, в котором находился Маковка, чистку уже заканчивал. Винтовки ставились в пирамиду. Понимая, что было бы опрометчиво вот так с ходу заинтересоваться винтовкой Маковки, Алексей снимал с пирамиды и осматривал их все подряд, потом уже спрашивал, кому какая принадлежит. Бойцы наблюдали за ним с веселым любопытством. Поверка ведь не инспекторская. Своя. Так дошла очередь и до той винтовки, которой больше всех других интересовался Осташко.

— Это моя, товарищ капитан, — негромко откликнулся в заднем ряду спокойный голос, когда Алексей назвал номер.

И хотя взвод не расступился, Маковка безо всякого труда, направляя боком плечо, протиснулся к пирамиде. Роста отнюдь не богатырского, и гимнастерка выглядела на нем тесной не из-за роста, а из-за приподнятой груди, крепко посаженной шеи и свисавших чуть ли не до колен сильных рук. Чернявый, с черными бирюковатыми глазами, по каким угадывалась в далеких предках то ли монгольская, то ли угро-финская кровь. В скитах такие, пожалуй, не вырастали, однако если представить его себе с бородой, то проглянула бы в лице какая-то диковатая, кержацкая красота.

Алексей неторопливо рассматривал винтовку. Чистая, хорошо протерта. В Ташкенте, в самом начале учебы, Мараховец вот так, у пирамиды, осмотрев одну из винтовок, убежденно сказал, что ее хозяин левша. И подтвердилось. Цуриков оказался действительно левшой. Все тогда оторопели и после этого с удвоенным усердием чистили оружие, побаиваясь шерлок-холмсовской проницательности комвзвода. Но к винтовке Маковки наверняка не придрался бы и Мараховец. Алексей проверил курок на боевом взводе, задержку затвора, прицельную планку, хомутик на прицеле.

— Долго в запасном были, Маковка?

— Две недели, товарищ капитан.

— Маловато, но, видать, крепко требовали там с вас, на пользу пошло… Что улыбнулись, или не так?

— Да мне там винтовку и держать не пришлось. Одна на троих была. А тех, кому она не внове, сразу отобрали в маршевую роту…

— А вам она, значит, не внове?

— Раз в тайге живем, то, само собой, сызмальства приучался… Правда, не к такой… Берданка, малокалиберка… По белкам, соболю…

— Стало быть, и здесь, на фронте, без промаха?

— Хвастаться не стану, товарищ капитан. Тут само дело покажет…

Алексей уходил из роты с мыслью, что Маковка все-таки остался для него загадкой. Отличный стрелок? Любит и бережет свою трехлинейку? Это немало. Каким-либо толстовством, непротивленчеством тут и близко не пахнет. Но все-таки не только на самого себя, на свое оружие, а и на силу креста, раз его носит, надеется Маковка. И каково же, допустим, будет ему, бельчатнику, привыкшему к к лесной немоте и тишине таежных распадков, вдруг в открытой степи оказаться один на один с вражеским танком? Огнедышащий антихрист, железный, плюющий смертью сатана! Тут и те, кто без креста, паникуют. И разберись в этих неопределенных, ничего не обещающих словах: «Дело покажет…» Потемки! А когда прикажут пойти за огневым валом? Тогда что?

А все близилось к этому.