Ключи от Москвы. Как чай помог получить дворянство, из-за чего поссорились Капулетти и Монтекки старой Москвы, где искать особняк, скрывающий подводное царство

Джон Рид вспоминал, как занесенные снегом улицы затихли в безмолвии, точно отдыхая после болезни. Горели редкие фонари, ледяной ветер пробирал до костей. Перепуганные хозяева гостиниц отмахивались: «Комнат нет», пока журналиста не приютили в отеле «Националь». Управляющий тогда не представлял, что в декабре гостиницу национализируют, а в марте 1918 года там поселится советское правительство – тайно приедут не только Владимир Ленин с женой и сестрой, но и сотни работников с семьями: члены ВЦИК – Всероссийского центрального исполнительного комитета – и Совнаркома, Совета народных комиссаров.

«У подъезда „Националя“ мы долго звоним. В подъезде темнота; только тишина отвечает на наши звонки. Потом появляется товарищ, который нам показывает опустошенный в то время, роскошный отель», – рассказывал большевик Алексей Окулов, один из организаторов секретной эвакуации правительства из Петрограда. Он пытался с товарищем распределить номера гостиницы по спискам, но эта задача оказалась безнадежной – «Националь» не вмещал столько людей. Некоторые работники, невыспавшиеся, злые, ругались на безобразную организацию, требуя комнату, но слышали в ответ – мест нет, все расписано.

Владимир Ленин со своим окружением провел в отеле около недели, пока обустраивали квартиру в Кремле. «Националь» превратили в общежитие для чиновников – Первый Дом Советов: постояльцы жили бесплатно, получали обед в столовой и специальные книжки с отрывными талонами, которые меняли в магазине на сухой паек. В вестибюле стоял комендант, вооруженный до зубов. Часовые, точно в крепости, спрашивали: «Товарищ, ваш пропуск!» В некогда первоклассном отеле скрипели сапоги, оставляя грязные следы на керамической плитке и дубовом паркете, пахло кожей и мокрой шерстью, до революции там царила совсем другая атмосфера.

Давайте представим, что мы перенеслись в начало XX века – тогда гостиница называлась «Национальной», отель переименовали большевики. Нарядный швейцар встречает у входа с широким кованым козырьком, где переплетаются листья с гроздьями ягод, обрамляя картуш с датой: «1903» – в этот год открылась гостиница, правда, сам козырек появился позже. В вестибюле улыбается управляющий в черном сюртуке – он подводит к любезному портье, который выдает ключи «швейцарскому мальчику», одетому в шаровары, косоворотку и шапочку с павлиньими перьями. Багаж подхватывает коридорный в красной рубахе с передником.

«Швейцарский мальчик» провожает в номер. Мы проходим мимо четырех мускулистых атлантов с накидкой на голове – они застыли по бокам лифтов и застенчиво опустили глаза, отвернувшись друг от друга. За атлантами будто парит мраморная лестница с изящными коваными перилами, где причудливо складываются в узоры тонкие стебли с листьями. Стены и потолки усыпает искусная цветочная лепнина. По витражным окнам ползут растения – здесь распускаются красные бутоны или свисают желтые ягоды. Мы чувствуем дух эпохи модерна – он словно летает над лестничными пролетами!

Поднимаемся на третий этаж, где начинаются номера. Если в современном «Национале» более двухсот номеров, то в начале XX века, куда мы с вами переместились, насчитывалось сто шестьдесят. Каждый обставили дорогой мебелью: на третьем и четвертом этажах – из полированного красного дерева, на пятом и шестом – из светлого или мореного дуба. В номере мы рассматриваем модерновые орнаменты на стенах и подходим к звонку – раздается звук колокольчика, откликается официант во фраке, принимает заказ на завтрак, и «буфетный мальчик» приносит еду на деревянном подносе.

Если мы позвоним два раза, появится горничная в темном платье с передником, тремя звонками вызовем коридорного – по вечерам он чистит ботинки, выставленные гостями за дверь. Служба в фешенебельном отеле считалась престижной – туда попадали по рекомендательным письмам от сотрудников, и «мальчиков» брали, только если работали их родственники. При этом служащие гостиницы получали выходной два раза в месяц – с часу дня, целый день отдыхали на Рождество и Пасху, а отпуск, неоплачиваемый, проводили раз в два года.