Женился мильонщик поздно, в сорок четыре года, и по любви – на девятнадцатилетней воспитаннице Института благородных девиц, прелестной Александре Николаевой. Единственную дочь Веру Фирсанов выдал замуж по расчету – за Владимира Воронина, служившего в Московском Учетном банке, где купец хранил деньги. Удобная партия! В обществе шептались, юной девушке пришлось согласиться на брак, чтобы вырваться из-под тяжелого гнета папаши. В семнадцать лет Вера стала невестой, а через полтора года после ее свадьбы умер отец, и дочь Фирсанова превратилась в крупнейшую домовладелицу Москвы, унаследовав не только миллионы, но и восемнадцать дорогих участков в центре города.
Вера родила дочь Зою и решила развестись с нелюбимым мужем, что оказалось непростым делом – в то время по закону разрешали развод только после измены. Ходили слухи, Вера предложила Владимиру миллион рублей, чтобы он взял вину на себя. Воронин согласился, брак расторгли, Веру окружила золотая молодежь и захватили вечеринки. «
Вероятно, Фирсанова пленила двадцатипятилетнего Гонецкого не только деньгами – образованная, обворожительная, с пытливым умом и неутомимой энергией, предпринимательница вела коммерческие проекты отца и вызывала восхищение. В 1892 году сыграли свадьбу, окрыленная Вера выдала мужу полную доверенность на управление делами и перевела на его имя дом, имение и Сандуновские бани, на месте которых Алексей задумал построить новые – для этого организовали конкурс, выбрали проект Бориса Фрейденберга, и в 1894 году архитектор начал масштабные работы.
Фрейденберг возвел целый комплекс зданий с собственной электростанцией, котельной, ремонтными мастерскими. Вдоль улицы вырос нарядный доходный дом с магазинами и квартирами, которые сдавали в аренду, что приносило сорок процентов дохода. Ворота в центре дома вели в арабский дворик, где притаился корпус с номерами – блоками комнат с ванной, парной и душем. Общие бани занимали другое здание, расположенное за доходным домом, и делились на шесть разрядов по цене: женские – по пять, десять и тридцать копеек, мужские – по пять, десять и пятьдесят копеек.
Бани открыли в мае 1896 года – в то время Борис Фрейденберг уже покинул Москву, работы заканчивал его помощник Сергей Калугин. По официальной версии, архитектор уехал из-за болезни, но в гостиных болтали, что Фрейденбергу пришлось разорвать контракт из-за взбалмошного характера заказчика. Любопытно, что в строительстве бань участвовал архитектор Владимир Чагин – через пятьдесят лет, в советские годы, он руководил реставрацией Сандунов. Бани работают до сих пор – в санитарные дни, по вторникам, там проводят экскурсии.
Давайте представим, что мы перенеслись в конец XIX века и попали в самый роскошный мужской разряд общих бань, где сохранились интерьеры в духе эклектики. Входим в вестибюль, оформленный в стиле рококо, и платим за вход пятьдесят копеек. Перед нами раздваивается мраморная лестница – закругляясь, она огибает стены, покрытые керамической плиткой, ползет мимо живописных картин и ниш со скульптурами, соединяясь на верхней площадке. Лестницу окружает ажурная кованая решетка. Мы словно в морском царстве, где Посейдон ударил трезубцем, усыпав своды позолоченными ракушками и причудливыми завитками. Кажется, плывут рыболовные сетки, пенятся волны – вот-вот они вынесут на берег Афродиту.
Заходим в готическую раздевальню и присаживаемся на кожаные диваны, украшенные искусной резьбой по дереву – она перекидывается на дверные порталы, стрельчатые окна, панели на стенах и балки на потолке. Мы будто в старинном фамильном замке в духе английской готики, где живут потомственные аристократы – не случайно деревянную отделку комнаты изготовила мебельная фабрика Павла Шмита, оформлявшая богатые московские дома, например, особняк Бориса Святополк-Четвертинского на Поварской. В конце XIX века в раздевальне работала парикмахерская и читальня с интерьерами в духе Ренессанса, а те посетители, кто не курил, отдыхали в желтой гостиной в мавританском стиле.