Ключи от понедельника

Памятуя о странных обычаях татар, монахи перешагнули через порог и вошли. Внутреннее убранство поразило их. Красивейшие китайские и персидские ковры, на которых лежали шёлковые подушки, занимали всё огромное пространство жилища. Девять массивных золотых светильников в человеческий рост освещали массу непонятных золотых предметов, расставленных вдоль стен. Сам шатёр был разделён на две части плотной парчовой занавеской. Елдегай указал на пол с правой стороны, приглашая садиться. Через некоторое время в шатёр стали заходить люди. Все они были богато одеты в роскошные халаты, украшенные вышивкой и драгоценными камнями. На головах многих красовались мусульманские тюрбаны или шлемы из драгоценных металлов.

— Кто эти люди? — спросил Карпини.

— Не знаю. Скорее всего, нойоны — князья, военачальники хана.

Когда все собрались, на середину вышел Елдегай и крикнул: «Внимание и повиновение!» Когда все стихли, он аккуратно отдёрнул занавеску и перед взором собравшихся предстал грозный Бату-хан. Собравшиеся встали, сложили руки на груди и пали ничком на землю. Монахи последовали их примеру. Владыка кивнул в знак одобрения. Все сели на свои места. Только теперь Карпини мог разглядеть хана.

Хан Бату, скрестив перед собой ноги, сидел на возвышении в низком и широком кресле, отделанном золотом. Строгое, чуть вытянутое лицо его не было типичным для жителя этих мест, только разрез глаз выдавал его принадлежность к этому племени. Он был одет в длинный шёлковый китайский халат, вышитый золотыми драконами, и сапоги с изогнутыми вверх носами, а голову его украшал золотой шлем с огромным алмазом. С шлема свисали четыре хвоста чернобурых лисиц. В руках Батый сжимал изогнутую саблю с длинной рукоятью, усеянную рубинами. На груди хана висела овальная золотая пластина с изображением головы рычащего тигра.

Позади трона висел бронзовый щит, слева стоял шест с девятью конскими хвостами. Справа на копье висело чёрно-белое знамя с изображением серого кречета, несущего в когтях чёрного ворона. Перед джихангиром лежал колчан с тремя стрелами и лук.

В шатёр вошли рабы, неся золотые чаши, наполненные пенным кумысом. Гости брали угощение с золотых подносов и вновь замирали, впиваясь взглядом в хозяина. Хан поднял кубок и начал говорить. «Эту чашу я пью за Великого Правителя, Сотрясателя Вселенной, — зашептал перевод брат Фредерик, — ушедшего от нас править небесным миром. Он смотрит на нас с "Повозки вечности", это созвездие Большой медведицы, и видит, как мы несём его Священное имя, вселяя ужас во всё живое, до последнего моря». Джихангир выпил до дна, а оставшиеся капли вылил на руку и провёл ею по груди. Гул одобрения пронёсся под сводами шатра.

Вдруг на пороге возник ещё один гость. Сгорбленный старик в сверкающей кольчуге поверх парчового чапана, в стальном шлеме с назатыльником трижды преклонил колени и направился прямо к хану. Перед троном старик упал на колени и что-то тихо сказал. Батый указал ему место слева, рядом с собой. «Это Субэдэй-Багатур, — зашептал Фредерик, — полководец и воспитатель Бату. Он прошёл полмира с его дедом. Теперь разоряет другие полмира с внуком. Видишь золотую пластину на груди хана? Это пайцза. Она дарована его отцу самим Чингисханом. Даже у Гуюка, будущего правителя империи, такой нет. Её обладателю дозволено всё. А когда всё дозволено, жизнь человеческая перестаёт быть даром богов».

Карпини слушал рассуждения Фредерика и тайком разглядывал нового гостя. Встречаться с тяжёлым взглядом полководца было всё равно что смотреть в бездну ада. Что-то дьявольское таилось в его облике. Единственный глаз Субэдэя буквально сверлил монаха, проникая прямо в душу. Через правую глазницу старика тянулся огромный рубец, который рассекал лицо от лба до щеки. Длинные чёрные волосы частично скрывали уродство, но не делали лицо привлекательнее, скорее наоборот, подчёркивали дикую, первобытную сущность их обладателя. Правая рука не двигалась. Как напоминание о прошлых битвах, она влачила бесполезное существование в полусогнутом виде. Кисти рук пестрели причудливыми узорами, назначение которых монаху были непонятно. Но сила, исходившая от них, была столь велика, что Карпини ни на секунду не усомнился в их дьявольском происхождении.

Батый заговорил, и брат Фредерик заметно заёрзал от охватившего его волнения. «Хан приветствует вас в своих владениях и поражён смелостью божьих людей, рискнувших в одиночку проделать столь долгий и полный опасностей путь. Со времён Искандера Двурогого ни один посланник западных земель не достигал этих пределов. Вероятно, обстоятельства толкнувшие послов на это, весьма серьёзны».

— Великий хан, — заговорил Карпини, вставая на колени. — Александр Македонский сеял хаос и разорение в восточных землях. Мы же пришли с миром, неся слово Господина нашего небесного Иисуса Христа и наместника Бога на земле, Его Святейшества папы Иннокентия IV.