Клювы

Над лесом и Йизерскими горами кочевали пушистые облака, отражались в гладкой поверхности озера. Кусты серебрились паутиной. По-летнему зеленые липы шептались с ветерком, щебетали птичьими голосами.

Тишь да благодать. Ни смерти, ни разрушений.

Автомобиль поехал по берегу.

Пассажиры оживились, опустили стекла, подставили лица пробивающимся из-за туч солнечным лучам.

А вдруг теория о полнолунии неверна? Лунный блин усохнет до серпа, до отгрызенного ногтя в поднебесье, но никто не очнется? Уснет последний несчастный, ракшасы окаменеют. Потом пожелтеет, скукожится, облетит листва, пойдут дожди, снега. Покроются инеем глазные яблоки сомнамбул. Птицы удивятся: кто слепил столько снеговиков? Дикие свиньи, крысы и волки поселятся на площадях.

От голода и холода остановятся сердца, закончатся сны.

Луна озарит пустые города.

Песочный человек улыбнется в башне.

«Ленд Крузер» подпрыгнул на кочке.

Филип указал на оранжевую крышу слева.

Они вышли из автомобиля, Корней потянулся — так принято, если ты, городской житель, в кои-то веки выбрался на природу. Пение птиц и плеск воды бодрили не хуже таблеток. Но Корней осознавал, насколько мимолетен эффект и как устали его друзья. Ночью внутренние часы затрезвонят, и к утру он может остаться один в этом умиротворенном лесу.

Филип отворил калитку. Камила потащила Оксану к качелям во дворе, усадила на досточку. Заскрипели проржавелые цепи.

— Как вы? — спросил, поравнявшись с Филипом, Корней.

«Вот кто выстоит весь срок, — подумал он. — Человек-глыба».

— Мой мозг не слопала на ужин кучка придурков — уже славно. — Филип саркастично хмыкнул и добавил, понижая голос: — Будь начеку. Дай нашим девочкам забыть о кошмаре, но сам не расслабляйся ни на миг.

Корней кивнул и быстро окинул взглядом статные сосны.

Филип встал на цыпочки, извлек из-под шифера ключик.

Они вошли в сумрачный коридор. Лампочка перегорела, но свет зажегся на кухне.

Камила открыла и сразу захлопнула дверцы холодильника: пахну́ло тухлятиной.

— Альберт, дерьмовый ты хозяин. Мясо завонялось.

Дом был небольшим: кухонька и комната с печью и двумя кроватями. Джон Леннон на плакате обнимал свою Йоко. У подоконника припарковался помятый велосипед. В туалете пауки ткали тенета. Ванная отсутствовала вообще.

— Скромно и симпатично, — констатировал Филип.

Кран забурчал, сцедив струйку грязи.

— Интернет не ловит, — сказала Камила.

— Детка, — фыркнул Филип, — наслаждайся деревенской жизнью! Отдохни от высоких технологий.

Корней задумался: сколько еще пользователей активны в Сети. Реальный мир исчерпал себя, с ним канул в вечный офлайн суррогатный мир отфотошопленных фотографий, смайликов и репостов. eBay, Twitter, Amazon, Wikipedia — все, что казалось незыблемым. Вскоре остановятся работающие в автоматическом режиме электростанции, луна, как в былые эпохи, станет единственным источником света кромешными ночами.

Филип отыскал цинковое ведро, сходил за водой.

В примыкающем к дому сарайчике нашелся топор. Корней рубил дрова, упиваясь нехитрым физическим трудом.

«Может, не ту я профессию выбрал?»

Бытовая суета прибавила беглецам сил.

За час дача и двор преобразились. Из трубы повалил дымок. На лужайку вынесли стулья, постелили одеяло. Камила орудовала веником, отвоевывала у пауков углы.

Оксана нагрела воду и, обмотавшись простыней, выстирала джинсы.

Филип возился у костра.

Камила перебирала содержимое рюкзаков.

— По дороге сюда я приметила продуктовый магазин.

— Но у нас есть каша и макароны.

— Макароны?! — Она скривилась. — Шутишь? Я жажду мяса. Сочной свинины. И холодную, мать ее, запотевшую баночку «Радегаста».

При мысли о пиве рот Корнея наполнился слюной.

— А что вы, украинцы, едите?

— Сало. Соленое, с молотым перцем, на кусочке ржаного хлеба.

— Животный жир? Звучит мерзко.

— После всего этого я обязательно научу вас есть сало. И селедку. С маринованным луком, с вареной картошкой, залитой сметаной.

— Под водку?

— Непременно под водку. Рюмки должны постоять в морозильнике, покрыться инеем — так лучше вкус. И главное…

Что там главное в питие водки, он не рассказал: Оксана прошла мимо болтающих друзей и встала вполоборота у кромки озера. Она была обнажена; нагота ослепляла и будоражила. Остолбеневший Корней смотрел на маленькие идеально округлые ягодицы, узкие мальчишеские бедра. Оксана подняла руку, поправляя прическу, и с ней поднялась и качнулась, опьяняя, пышная грудь — та ее часть, которую видел Корней.

Невразумительно замычал Филип.

— Повезло тебе… — шепнула Камила покрасневшему Корнею.

Оксана обернулась, прикрывая ладошкой груди.

— Что? — невинно спросила она.

Филип потупился.

— А это идея! — воскликнула Камила.

— Присоединяйтесь!

— С удовольствием. Мальчики, не фотографируйте!

Камила разделась до нижнего белья и посеменила к озеру. Оксана уже входила в воду, охая и обнимая себя за плечи.

— Устроили, — проворчал Филип, — нудистский пляж…

— Ах ты черт, как хорошо! — воскликнула Камила.

Оксана поднырнула, всплыла, лучась. Будто смыла тревоги, как дорожную пыль. Будто не было расстрелянного Альберта и горящих заживо камикадзе, не было Вика и корчащегося на капоте лунатика.