Клуб 12 стульев

Стало быть, речь в рассказе шла о безвкусной гипсовой скульптурке, какие отравляют внешний вид наших замечательных городов. Поэтому, наряду с заботой о более добросовестном обслуживании советских людей некоторыми таксистами, был поставлен вопрос об эстетическом уровне убранства наших городов в части архитектурного и скульптурного их оформления. И не следовало уважающим себя коммунистам бросать тень на «Литературную газету» и на ее коллектив, помогающий партии бороться со всеми и всяческими недостатками, все еще иногда встречающимися в нашей жизни!

Я отнес проект письма Тертеряну. Он прочел, остался доволен и понес его Чаковскому. Чаковский прошелся по письму рукой мастера, убирая подтексты и ненужную и даже идиотскую иронию, сохраняя то выражение невинности и некоторой обиды за вверенный ему коллектив, которые были заложены в проекте письма большевикам. Письмо было размножено, подписано козлами отпущения (мной и Витей Веселовским) и послано в ЦК и по остальным адресам.

А мне стало так скучно и так страшно, что в следующий номер я вставил фразу, как никогда отвечавшую моим тогдашним настроениям: «Объявление. Вчера вечером потерял на углу Цветного бульвара и Садового кольца интерес к жизни».

Нас опять простили. Но с тех пор с нас требовали только позитивной сатиры. Знаете, что это такое? Это когда считают, что «цель сатиры в том, чтобы в крике «караул!» прослушивалось «ура!». Это когда «на похоронах Чингис-хана кто-то говорит: «Он был чуткий и отзывчивый». Это когда «в действительности все выглядит иначе, чем на самом деле».

И когда ты понимаешь, что сделал все, что мог, что ты дорос до своего потолка и у тебя нет ни сегодня, ни завтра, а только вчера, ты начинаешь задумываться об эмиграции.

И потом ты уезжаешь. И начинаешь жить вторую отпущенную тебе жизнь.

И вспоминаешь тех, с кем жил в первой жизни. С кем работал. Тtex, кто остался, И тех, кто делит с тобой горести и радости эмиграции. Ну, и хватит пока.

1986

Владимир Владин Еще о зарубах

Рассказ Михаила Успенского «Дурной глаз» был принят в «Клубе ДС» сразу безоговорочно и на ура, но так же сразу и безоговорочно был зарублен абсолютно всеми членами редколлегии. Вы думаете, члены редколлегии не пришли от рассказа в восторг? Ничего подобного! Как говорил один наш знакомый учитель литературы, «не отнюдь!».

Все ощутили блеск рассказа, но… Никто не хотел стать безработным. И возникли знаменитые так называемые неконтролируемые ассоциации.

Кого мы видели в то время почти каждый день по телевизору? Конечно же, «дорогого Леонида Ильича Брежнева».

А теперь перечитайте последние строки рассказа — и вы поймете, что такое неконтролируемые ассоциации.

Думается, сам автор не имел в виду «дорогого» генсека.

Михаил Успенский Дурной глаз

Одна женщина в роддоме № 4 взяла и родила мальчика, Николая Афанасьевича Пермякова. Нетрудно догадаться, что эта женщина была его мама. Когда Николая Афанасьевича, тогда еще просто существо, принесли первый раз кормить, существо раскрыло глаза и посмотрело на свою мамку так, что у нее враз пропало молоко в грудях. Одна старая женщина из подсобного медицинского персонала объяснила всем желающим, что у ребенка дурной глаз.

— Глазик у ребенка дурной, — говорила она.

А на вид — глазик как глазик. И второй такой же. Хоть и говорят в народе «дурной глаз», а попробуй определи, левый дурной или правый дурной.

Покуда маму Пермякову не выписали, все в роддоме шло через пень-колоду. То батареи прорвет, то еще что-нибудь. А один мальчик, который лежал рядом с Николаем Афанасьевичем, вырос и стал вор и бандит, был посажен в тюрьму и расстрелян.

Дома у Пермяковых тоже стало неблагополучно. Афанасий Пермяков по случаю рождения сына первый раз в жизни выпил — и пьет до сих пор. «Не напьется никак», — объясняет теща. У тещи, в свою очередь, сгорел свой дом в городе Барановичи Белорусской ССР. Мать помнила слово про дурной глаз и повела уже ходящего Николая к окулисту. Окулист долго смотрел в дурной глаз через специальный прибор, никаких болезней не нашел, посоветовал носить черные очки, а еще лучше — зеркальные.

Так и ходил Николай Афанасьевич — маленький, а в зеркальных очках, как цирковой артист-лилипут.

А тот окулист, Мовсесян Ваграпет Аршакович его фамилия, в тот день не пришел домой с работы, и никто его не может найти, хоть и объявили всесоюзный розыск, А не надо было в дурной глаз через специальный прибор глядеть, он же усиливает, прибор.

Пришло число первое сентября. Надо идти в школу. Николаю дали портфель и цветы астры.

— Ой, нельзя ходить в темных очках! — стала ругаться первая учительница Николая Афанасьевича Бородун Аэлита Степановна. — Так только одни стиляги делают. Сейчас же снимай очки!