Клуб

После сказанного я встал, не дожидаясь ответа, пнул стул, пожал руку Филкину и вышел прочь из госпиталя. Казалось, что я проспал невероятно долго, и по пробуждению радовался самому простому: солнцу, которое ласкало мою кожу, первой утренней сигарете, и возможности послать к чёртовой матери все то, что мне не нравится.

И вновь – полумрак, раскаленный металл, запах бензина. Горит. Горит, полыхает – полумрак озарён блеском, слышен хруст дымящегося сплифа. Едкий сладкий запах насквозь пропитал тесную комнатушку, я растворился в этом дыме.

Мой, твой мозг – невероятный инструмент. Твои ловкие пальчики повинуются мозгу, твои покупки – его прихоть, мир вокруг тебя – его отражение. Домой ты едешь на такси, закинув в рот пару зипов от твоего пушера, но не ради мастурбации своих торговых центров удовольствия, нет – ты тайком от других провозишь камни, которыми каждый день бьешь свои зеркала.

Собирай, заряжай в пращу, и выходи на бой со своим бензиновым Голиафом, и бей его, бей! Бей, пока тот не рассыпется на мелкие осколки.

Я тщательно подготовился к этой битве, и никто не в силах меня остановить.

Что такое машина сновидений? Ученые, которые занимались созданием этой машины, разработали механизм на основе электрофона. Обыкновенная лампочка была подвешена над металлическим цилиндром с прорезями, который вращался со скоростью 78 оборотов в минуту.

Как она работает? Все, что нужно сделать человеку, сесть перед работающей машиной сновидений с закрытыми глазами. Она меняет нейронную активность в и между таламокортикальными областями, провоцируя возникновение необычных и ярких визуальных образов. По сути, эта машина меняет твою реальность.

Что же сделал я?.. Я создал свою технологию, выдумал свой фокус, при помощи которого могу не менять реальность, а перемещаться между мирами, которые я создаю на ходу. Открываю туннели реальности в новом туннеле реальности, игнорирую внешние сигналы, скачу верхом на бензиновом дельфине.

Треск сплифа.

Вот и весь фокус, и не нужно загибать пальцы – заходишь в темную комнату, садишься напротив стробоскопа.

На языке – ЛСД–25. В руке– трубка с DMT, во второй – отвар из священных грибов.

В третьей руке нервно дрожит сплиф – табак и Cannabis сорта Norhtern Lights, а я, стало быть, его хранитель.

Четвертая рука держит трезубец с черепом – мое грозное оружие в борьбе с видимой реальностью, которым я рублю воздух и отсекаю голову ложным сущностям.

Лампочка горит все ярче…

Мне не нужно выходить из комнаты. Я не совершу ошибку, ведь нельзя ошибиться в том, чего нет.

Стробоскоп набирает обороты…

Я вижу, я знаю вас всех. Я шепчу вам на ухо, каждому из вас: Агнесса, Марго, Хтоника, Римлянин, Пин Черри, Солнце, Гранада, Первый, Режиссер, Грей, Римлянин, – каждого из вас я выдумал, выстругал, выстрадал. Каждый из вас – я.

И меня не стало.

– Все пытаются обвинять. Потому что не хотят смотреть внутрь себя.

– А что вы видите, смотря в себя?

– Внутрь себя? Я вижу все… Все подряд. Я вижу хорошее, плохое, зло. Вижу всю картину.

– И сколько же зла вы увидели?

– Столько, сколько и вы.

– Так что вы видите?

– Всех вас. Вижу мир, который вы не завоевали. Разум бесконечен. Бросьте меня в глухую темницу, для вас – это был бы конец… а для меня – это всего лишь начало. Там целый мир, где я свободен. Мир, который вы не завоевали!

(Интервью с Чарльзом Мэнсоном, лидером группировки «Семья»)

Пластмассовое евангелие

За мной по пятам следовали люди, с которыми я с превеликим удовольствием предпочел бы не сталкиваться. Никогда. Но реальность жестока: развеселые карты ложатся именно таким, самым невыгодным мне образом, и я ничего, ничего не могу поделать с этим на данный момент моей жизни. Странно. Странно, не правда ли? Возможно, у вас тоже было что–то подобное? Может, и было.

У меня раньше не было. Теперь меня зовут Римлянин. Кажется, у меня проблемы.

От того мне не холодно и не тепло, никак не плохо и уж точно не жарко. Меня просто колотило от злобы и осознания всей глупости ситуации.

Мне бы сначала.

Это было недавно. Мы гуляли с Львом по окраинам Города и наткнулись на невзрачный ветхий дом. Окна не горели, и при ближайшем рассмотрении (стекла – выбиты, серая штукатурка – старчески облезла) становилось очевидно: дом ничейный.

Естественно, мы вломились внутрь, побродили немного, вернулись. После – повадились туда заглядывать. Сидели там и разговаривали о том, о чем обычно не говорят

Почему? Не знаю. Нам казалось это смешным – играть в игру для богатых в заброшенном и полумертвом здании. Мы изменяли действительность – шаг за шагом. Купили шарики, клюшки – зависали в доме еженочно уже из спортивного интереса.

К гольфу мы пристрастились, хотя места было не так уж много; и в целом, получался вовсе не гольф, а извращенная пародия на него. Мы курили, играли партию, потом опять курили и опять курили, и играли, и так много раз. Заигравшись, мы ночевали в доме, на продавленной тахте, в неверных, сворачивающих шею, блуждающих волнах сна. В одну из таких ночей все и началось.