Клуб алкогольных напитков

И все как во сне, все так, как предсказывала Шампанское. Поздние сумерки, старый дом, разожженный камин и ее мужчина мертвенно-бледный на полу. Лишь голоса Суррогата она не слышит, но что мешает думать нам, что он не звучит сейчас в голове у Сидра.

Глаза его были закрыты. Нащупав пульс и слабое дыхание, она выдохнула и поспешила вынести его на улицу, ближе к дороге и стоящей неподалеку машине.

Путь был близким для здорового человека: пройти через широкий двор до калитки, а дальше поодаль была гравийная дорога. Однако для хрупкой, худой девушки тащить крупного мужчину, к тому без сознания, было неимоверно тяжелым трудом. Спотыкаясь об камни, падая, с лицом грязным от слез и пыли, превозмогая боль от усталых мышц, Чача продолжала нести свой крест, она верила, что лишь она в силах помочь ему.

Можно было бы позвонить в скорую, но они находились далеко от города и ее далеко нескорый приезд мог стоить возлюбленному жизни. Да что уж говорить, здесь и телефон-то не ловил, лишь исключительно на пригорках! Искать кого-то она не стала тоже, потому что даже и не знала куда поддаться. До деревни тоже был неблизкий путь. В этих думах девушка тащила Сидра, то обнимая, то броня, непосредственно проверяя каждый раз его сердцебиение. Сейчас было не важно было на обиды и все то, что было. Главное — спасти! И вот еще пара метров и машина (как хорошо, что она решила приехать именно на ней, будто чувствую неизбежную ее помочь)! Открыв дверь и выдохнув, Чача заталкивала туда мужчину, все время разговаривая сама с собой:

— Ты сможешь, Чача! Давай же! Ну! Еще чуть-чуть! — и через несколько минут, она смогла захлопнуть дверь и сесть за руль. Выпив воды, что была в бардачке, девушка взглянула в зеркало заднего вида. Сидр выглядел как труп: рот приоткрыт, весь в дорожной пыли и грязи. Резко нажав по газам, Чача вырулила на шоссе.

Так что же привело ее в эту глухомань? Что заставило ее передумать? Предчувствие плюс голос разума, господа, что кричали, что что-то должно произойти. Не стоит принижать ум Чачи. Она была рассудительной и поддающейся самоанализу. Так, провалявшись в постели до глубокого вечера, она сложила два плюс два и поняла, что предвидение Шампанского имеет место быть: Сидр где-то один; судя по фото, это должно было быть старое поместье, да к тому же Суррогат, который через своего подельника нашептывал угрозы через телефон. И не мешкая далее, оставив все свою злость и обиду позади, Чача ломанулась вслед за любимым, телефон которого, естественно, был в не зоне доступа.

Сейчас, благодаря ее рвению, молитвам и огню любви, все время поездки до больницы Чача упорно пыталась удержать Сидра на этом свете:

— Даже не смей, чертов сукин сын, умирать! Слышишь, не смей!

Обгоняя всех, кто ставал у нее на пути, порой сильно рискуя, она неслась на всех порах с одной целью: спасти. Страх подталкивал ее к опрометчивым ошибкам, хотя одновременно он же придавал ей сил.

Как хотела она повернуть время вспять и не отпустить его в тот раз из дома. Ведь, чтобы не провернул Суррогат, она могла бы тогда надеяться, что быстрее окажет ему помочь. А здесь? В богом забытой дыре во Франции! Превышая все допустимые скоростные ограничения, она пыталась найти больницу одной рукой на телефоне, частью сознания, окунаясь в мир искусственного интеллекта, при этом периодически цепляя машины на своем пути. Страховка потом все это покроет, потом она извинится, все это потом. Сейчас — только Сидр!

И вот он — блаженный госпиталь! Едва открыв дверь, она начала орать, что есть мочи, чтоб ему помогли. Одна из медсестер с регистратуры бросилась успокаивать Чачу, в то время как два медбрата побежали с каталками к ее машине. Так Сидра подсоединили к каким-то аппаратурам, с ресепшена вызывали врача. А вот она дверь, за которой девушка в последний раз увидела своего возлюбленного. А дальше лишь отчаяние и долгое ожидание неизбежного. Все то что происходило за ней было подобно «коту Шрёдингера»53, где не ясно жив он или нет, как говорится 50 на 50.

Это именно то время, когда каждый не находит себе места и ходит из угла в угол, как неприкаянный. Молится всем, кого вспомнит. И даже частенько винит себя: кто-то за свои последние слова относительно того, кто за этой чертовой дверью, кто-то за медлительность, а есть те, кто вспоминает все действа по поводу и без, все свои грехи, и по этой причине съедают себя изнутри. Они не понимают одного: каждый имеет право на ошибку, никто от них не застрахован, даже сам бог.

Так и Чача, заламывая себе руки, вспоминала все ссоры, все свои редкие крики и обиды и плакала, не в силах сдержать эмоций. Они как горячий вулкан извергались из нее, искажая лицо, смешиваясь с дорожной грязью, но при этом не принося должного покоя.

Так шли минуты, они же превратились в часы. Девушка уже потеряла счет времени, свернувшись калачиком на одном из больничных неудобных кресел. За это время, у нее внутри разверзлась пустота. Она мысленно похоронила своего любимого, сотни раз попрощалась, миллионы раз извинилась.