Клуб Дюма, или Тень Ришелье

Среди них было немало старинных рукописей и инкунабул. Хорошие старые книги, переплетенные в кожу или пергамен, древние тома с гвоздями на переплетах, ин-фолио, эльзевиры, с тиснеными узорами, металлическими накладками и застежками, с золочеными буквами на корешках, с буквами, выведенными писцами в скрипториях средневековых монастырей. По углам комнаты Корсо углядел не менее дюжины ржавых мышеловок.

Фаргаш порылся в буфете и вернулся с рюмкой и бутылкой «Реми Мартен» в руках. По пути он рассматривал содержимое бутылки на свет, чтобы убедиться, что там еще что-то осталось.

— Золотая кровь Господня, — торжественно провозгласил он. — Или дьяволова. — Он улыбнулся одними губами — при этом усы его перекосились, как у героя-любовника в старом кинофильме, взгляд же по-прежнему был холодным и отрешенным. Под глазами у него набрякли мешки, как от бессонницы, которая длилась бесконечно долго. Корсо обратил внимание на холеные тонкие руки, из которых принял рюмку с коньяком. Он поднес рюмку к губам, и тонкий хрусталь колыхнулся бликами.

— Красивая рюмка, — заметил он, лишь бы что-нибудь сказать. Библиофил кивнул. На лице его смешались покорность судьбе и насмешка над собой, как будто он ненавязчиво приглашал гостя взглянуть на все окружающее иными глазами — на рюмку, на коньяк в ней, на разоренный дом. Да и на самого хозяина — на этот элегантный, бледный и одряхлевший призрак.

— У меня сохранилась еще одна такая же, — пояснил он с невозмутимой обстоятельностью, словно раскрывал тайну. — Потому я их так берегу.

Корсо тряхнул головой, давая понять, что мысль его уловил. Он еще раз обежал взглядом голые стены, потом сосредоточил внимание на книгах.

— Видно, раньше вилла была очень красивой, — сказал он.

Хозяин пожал плечами, но свитер при этом не шелохнулся.

— Да, была, но со старинными семьями происходит то же, что и с древними цивилизациями: однажды выясняется, что силы их истощены, и тогда они умирают. — Он невидящим взором поглядел вокруг, и казалось, в глазах его отразились давно отсутствующие предметы. — Но сначала приглашают на службу варваров — для охраны limes[73] Дуная, потом помогают варварам обогатиться и, наконец, становятся их должниками… И вот в один прекрасный день варвары восстают, и захватывают все твои владения, и грабят их. — Он глянул на гостя с внезапной подозрительностью. — Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

Корсо кивнул. Он пустил в ход улыбку всепонимающего кролика, и она парила в воздухе между ним и хозяином виллы.

— Отлично понимаю, — подтвердил он. — Кованые сапоги топчут саксонский фарфор. Так?.. Судомойки в вечерних туалетах. Выскочки-ремесленники подтирают зад страницами из манускриптов с миниатюрами.

Фаргаш одобрительно опустил подбородок. Потом улыбнулся. И прохромал к буфету, чтобы достать вторую рюмку.

— Думаю, — бросил он на ходу, — мне тоже следует выпить.

Они чокнулись молча, глядя друг другу в глаза, как два члена тайного братства, только что обменявшиеся им одним ведомыми знаками. Наконец библиофил указал на книги и сделал рукой, в которой держал рюмку, жест, словно после обряда инициации приглашал Корсо перешагнуть невидимую границу и приблизиться к ним.

— Вот они. Восемьсот тридцать четыре тома, из которых истинную ценность представляет меньше половины. — Он выпил, потом провел пальцем по влажным усам и покрутил головой. — Жаль, что вы не видали их в лучшие времена, когда они стояли на стеллажах из красного дерева… Я собрал пять тысяч томов. А это — те, что выжили.

Корсо опустил холщовую сумку на пол и приблизился к книгам. У него невольно начало покалывать кончики пальцев. Картина перед ним предстала роскошная. Он поправил очки и тотчас, с первого же взгляда, обнаружил Вазари, ин-кварто 1588 года, первое издание, и «Tractatus» Беренгарио да Капри[74], переплетенный в пергамен, XVI век.

— Никогда бы не подумал, что коллекция Фаргаша, которую упоминают во всех библиографиях, выглядит вот так. Что книги лежат прямо на полу, у стен, в пустом доме…

— Такова жизнь, друг мой. Но в свое оправдание хочу заметить: все книги в безупречном состоянии… Я сам чищу их и осматриваю, стараюсь проветривать, берегу от насекомых и грызунов, от света, жары и сырости. По правде говоря, целыми днями я только этим и занимаюсь.

— А остальные книги?

Библиофил глянул в окно, словно задал себе самому тот же вопрос. Он наморщил лоб.

— Представьте, — выговорил он наконец, и, когда глаза их встретились, Корсо подумал, что перед ним очень несчастный человек, — кроме виллы, кое-какой мебели и библиотеки отца, я унаследовал одни лишь долги. Всякий раз, когда мне удавалось добыть деньги, я вкладывал их в книги, а когда доходы мои иссякли, продал картины, мебель, посуду. Вы-то, надеюсь, понимаете, что значит быть страстным библиофилом; так вот, я — библиопат. Сама мысль о том, что коллекция моя может быть разрознена, доставляла мне невыносимые страдания.

— Я знал таких людей.