Клуб Дюма, или Тень Ришелье

— Правда? — Фаргаш взглянул на него с любопытством. — И все-таки сомневаюсь, что вы можете даже представить себе такое. Я вставал по ночам и, словно неприкаянная душа, бродил вдоль стеллажей. Я говорил с книгами. Говорил, гладил корешки, давал клятвы верности… Но увы! Однажды мне пришлось принять решение — и пожертвовать большей частью сокровищ, сохранив только самое любимое и ценное… Никому, даже вам, не понять, что я испытал, ведь мои книги пошли на корм стервятникам.

— Я понимаю, — отозвался Корсо, который на самом-то деле с легкой душой согласился бы прислуживать на таком скорбном пиру.

— Понимаете? Нет! Даже если вы дадите волю воображению… Два месяца ушло на то, чтобы отделить одни от других. Шестьдесят дней агонии, меня все время колотила лихорадка, я едва не сошел в могилу. Наконец их забрали, и я думал, что тронусь умом… Помню все так отчетливо, точно это было вчера, хотя миновало уже двенадцать лет.

— А теперь?

Библиофил показал свою пустую рюмку, словно она служила самым красноречивым символом:

— Настал момент, когда мне опять пришлось искать помощи у книг. Сам я довольствуюсь малым: раз в неделю приходит домработница, еду мне приносят из деревни… Почти все деньги пожираются налогами, которые я плачу государству за виллу.

Он произнес слово «государство» таким же тоном, каким сказал бы «грызуны» или «жук-точильщик». Корсо изобразил на лице сочувствие и снова оглядел голые стены.

— Но вы ведь можете ее продать.

— Разумеется. — Фаргаш равнодушно кивнул. — Но есть вещи, которых вам понять не дано.

Корсо нагнулся, взял в руки ин-фолио, переплетенный в пергамен, и принялся с интересом листать. «De Symmetria» Дюрера, Париж, 1557 год — перепечатка с первого латинского издания, нюрнбергского[75]. В хорошем состоянии, с широкими полями. Флавио Ла Понте от такого лишился бы рассудка. Кто угодно лишился бы рассудка.

— И как часто вы продаете книги?

— Два-три раза в год, этого довольно. После долгих размышлений я выбираю том для продажи. Именно об этой церемонии я упомянул, когда открыл вам дверь. У меня есть постоянный покупатель, ваш соотечественник, и время от времени он сюда наезжает.

— Я его знаю? — наудачу спросил Корсо.

— Это мне неведомо, — ответил библиофил, но имени покупателя не назвал. — Как раз теперь со дня на день жду его визита, и, когда вы пришли, я собирался приступить к выбору жертвы… — Он рубанул воздух длинной рукой, изображая движение гильотины, и болезненно улыбнулся. — Книгу, что должна умереть ради того, чтобы остальные могли жить вместе.

Корсо поднял взор к потолку — удержаться от аналогии было невозможно. Авраам, чье лицо пересекала глубокая трещина, силился освободить свою правую руку с зажатым в ней ножом, но ангел держал ее крепко, а другой рукой сурово грозил патриарху. Под ножом застыл Исаак, склонив голову на камень и покорно ожидая своей участи. Он был белокурым, розовощеким и напоминал эфеба — из тех, что никогда не говорят «нет». За их спинами художник изобразил что-то вроде овцы, привязанной к кусту, и Корсо в душе пожелал, чтобы овцу пощадили.

— Наверно, другого выхода у вас и в самом деле нет, — сказал он, глядя в глаза библиофилу.

— Выход нашелся бы… — Фаргаш улыбнулся с откровенной злобой. — Но лев требует свою часть, акулы чуют кровь и свежатину. К несчастью, не осталось людей, подобных графу д’Артуа, который позднее стал королем Франции[76]. Знаете эту историю?.. Старый маркиз де Польми, чья библиотека насчитывала шестьдесят тысяч томов, разорился. Чтобы отделаться от кредиторов, он продал библиотеку графу д’Артуа, но тот поставил условие: книги останутся у старика до самой его смерти. Таким образом на полученные деньги Польми мог приобретать новые экземпляры, обогащая коллекцию, которая ему уже не принадлежала…

Засунув руки в карманы брюк и прихрамывая, он прохаживался вдоль строя книг и осматривал одну за другой. Он напоминал отощавшего и оборванного Монтгомери, который под Эль-Аламейном проводит смотр своей армии[77].

— Иногда я даже не прикасаюсь к ним, не открываю, — он остановился, нагнулся и выровнял ряд на старом ковре, — а только стираю пыль и часами гляжу на них. Я ведь досконально знаю все, что кроется под каждой обложкой… Например, «De revolutionis celestium» Николая Коперника[78]. Второе издание, Базель, 1566 год. Такая вот безделица… Или «Vulgata Clementina»[79] — вон, справа от вас, рядом с шестью томами «Poliglota» вашего соотечественника Сиснероса и Нюрнбергский «Cronicarum»[80]. А вот тут, извольте заметить, любопытнейший ин-фолио: «Praxis criminis persequendi» Симона Колинского[81], 1541 года. Или вот этот том — сшитый в четыре нити, переплет выполнен в монастыре, с металлическими накладками, — который вы теперь рассматриваете. Знаете, что там внутри?.. «Золотая легенда» Якова Ворагинского, Базель, 1493 год, напечатана Николасом Кеслером.

Корсо полистал книгу. Великолепный экземпляр, и поля очень широкие. Он бережно поставил том на место, потом протер платком очки. От такого кого угодно пот прошибет — даже человека с железной выдержкой.