Клуб Дюма, или Тень Ришелье

Рука его дрожала. Корсо мотнул головой. Он умел слушать — это было частью его профессии. Он даже готов был выказать понимание и сочувствие. Но включаться в игру не желал — то была чужая война. Он служил ландскнехтом-наемником, как сказал бы Варо Борха, и явился сюда по делу. А Фаргаш навязывал ему роль исповедника, хотя на самом деле, пожалуй, нуждался в психиатре.

— Никто не даст ни одного эскудо за палец библиофила, — заметил Корсо насмешливо.

Шутка потонула в бездонной пустоте, которая разверзлась во взгляде Фаргаша. Он смотрел сквозь Корсо, не видя его. В расширенных зрачках отражались только книги.

— Но тогда — какую же выбрать?.. — снова заговорил Фаргаш. Корсо сунул руку в карман плаща, достал сигарету и протянул ему, чего тот не заметил, настолько был поглощен своими мыслями, сосредоточен только на них, слушал только себя, внимал лишь терзаниям собственной совести. — После долгих раздумий у меня появились две кандидатки. — Он взял две книги и положил на стол. — Что вы о них скажете?

Корсо наклонился и открыл одну из книг. Ему попалась гравюра: трое мужчин и женщина, работающие на шахте. Второе латинское издание «De re metallica» Георга Агриколы, отпечатанное Фробеном[85] и Эпикопиусом в Базеле всего через пять лет после первого — 1556 года. Он удовлетворенно фыркнул, зажигая сигарету.

— Видите, как трудно выбирать. — Фаргаш следил за выражением лица Корсо. Смотрел пытливо, жадно, пока тот перелистывал страницы, едва касаясь их кончиками пальцев. — Каждый раз мне нужно продать всего одну книгу — но не какую придется. Она должна на полгода спасти остальные… Это моя жертва Минотавру… — Он дотронулся до виска. — У каждого из нас свой Минотавр и свой лабиринт… Их сотворяет наше собственное воображение, и они держат нас в страхе.

— А почему бы вам не продать сразу несколько книг, но менее ценных?.. Ведь вы можете получить нужную сумму, сохранив при этом самые редкие. Или самые любимые.

— Унизить одни за счет других?.. — Коллекционер содрогнулся. — Невозможно; каждая книга наделена бессмертной душой, равной прочим, каждая одинаково дорога мне. Разумеется, у меня могут быть любимчики. Как же без этого… Но я никогда и ничем не выдам своих чувств — ни жестом, ни словом, не выделю их перед остальными, которым досталось меньше любви. Наоборот. Не забывайте: сам Господь назначил сына своего в жертву ради искупления людских грехов, а Авраам… — Видимо, библиофил имел в виду сцену, изображенную на потолке, потому что грустно улыбнулся в пустоту, подняв взор и не завершив фразы.

Корсо открыл вторую книгу — ин-фолио, итальянский переплет из пергамена, XVII век. Чудный Вергилий, венецианское издание Джунты[86], 1544 год. Библиофил словно очнулся.

— Правда, красивая? — Он шагнул к Корсо и почти вырвал у него из рук книгу. — Взгляните на титульный лист, на бордюр, обрамляющий текст… Сто тринадцать превосходных ксилографий, и только одну — на странице 345 — пришлось немного подреставрировать — нижний угол, но это почти незаметно. И как нарочно, самую мою любимую, вот: Эней с Сивиллой спускаются в ад. Доводилось ли вам видеть что-нибудь подобное? Посмотрите: языки пламени за тройной стеной, котел с грешниками, птица, пожирающая внутренности несчастных…

Было почти что видно, как лихорадочно бьется пульс у него на запястьях и висках. Он поднес раскрытую книгу к самым глазам, чтобы легче было читать, отчего голос его зазвучал глухо. И отчетливо продекламировал:

— «Moenia lata videt, triplici circundata muro, quae rapidus flammis ambit torrentibus amnis…»[87] — Он замолк, излучая восторг. — У художника была своя трактовка Вергилиевой «Энеиды», очень красивая, очень темпераментная — и очень средневековая.

— Отличный экземпляр, — подтвердил охотник за книгами, нюхая сигарету.

— Мало сказать. Потрогайте-ка бумагу. «Esemplare buono e genuino con le figure assai ben impresse»[88], уверяют нас старые каталоги… — После приступа лихорадочного возбуждения лицо Фаргаша вновь сделалось невыразительным; он вновь от всего отключился, рухнув в темные бездны пожиравшего его кошмара. — Скорее всего, я продам ее.

Корсо нетерпеливо выдохнул дым:

— Не понимаю. Сразу видно, что это одна из любимых ваших книг. Как и Агрикола. У вас ведь руки дрожат, когда вы до них дотрагиваетесь.

— Руки, говорите?.. Нет, душа моя горит адским пламенем. Мне казалось, я сумел вам объяснить… Книга, предназначенная в жертву, не может быть мне безразличной. Иначе какой смысл имел бы этот скорбный ритуал?.. Гнусная торговая сделка по законам рынка — несколько дешевых в обмен на одну дорогую… — Он возмущенно затряс головой. Потом побродил взглядом по сторонам, отыскивая, на что бы излить свое негодование. — Нет, только самые любимые, те, что красотой своей блистают среди прочих, те, что наделены волшебной притягательной силой, — их беру я за руку и веду к месту заклания… Да, может, жизнь и пообломала меня, лишила кое-каких предрассудков, но я никогда не сделаюсь подлецом.