Клуб Дюма, или Тень Ришелье

Он помнил, как она точно так же остановилась рядом с художником, может, с тем же самым, как наморщила нос, потому что фотометр камеры располагался неудобно, и свет бил диагонально, слишком сильно, он падал на башни Нотр-Дам. Они купили foie-gras[100] и бутылку бургундского — это и составило их ужин в гостиничном номере. Поели они в постели, в мерцании телеэкрана, где разгорались дебаты — из тех, которые просто обожают французы: в них участвует много народа и произносят много слов. А прежде, еще на мосту, Никон тайком сфотографировала его — в чем и призналась, жуя хлеб с гусиной печенкой; при этом губы ее были влажными от бургундского, и она пальцами босой ноги поглаживала бедро Корсо. Я знаю, что тебе это не нравится, Лукас Корсо, ты злишься, но там ты стоишь в профиль и смотришь на проплывающие внизу баржи, и мне удалось почти что сделать из тебя красавца, сукин ты сын.

Никон была большеглазой еврейкой из ашкеназов, отец ее в Треблинке носил номер 77843, и спас его гонг в последнем раунде; теперь, когда на экране появлялись израильские солдаты на своих огромных танках, она голая выпрыгивала из постели и целовала экран, глаза ее блестели от слез, она шептала: «Шалом, шалом» так же нежно, как произносила имя «Лукас»… Но однажды она это имя словно забыла. Он так и не увидел ту фотографию, где стоит, опершись на перила моста Искусств, и смотрит на баржи, стоит в профиль и кажется почти красивым, сукин сын.

Когда он поднял глаза, Никон уже исчезла. Рядом с ним шла другая девушка. Высокая, загорелая, с короткой мальчишеской стрижкой и глазами цвета свежевымытого винограда, почти прозрачными. В растерянности он на секунду зажмурился, чтобы вернуться в реальный мир. И настоящее прочертило четкую, как след скальпеля, линию. Тот Корсо, что стоял в профиль на черно-белой фотографии — Никон делала только черно-белые снимки, — извиваясь, полетел в реку и уплыл вниз по течению, вместе с опавшей листвой и дерьмом, которое попадало в воду с шаланд и из канализационных стоков. И другая девушка, а вовсе не Никон, держала в руках переплетенную в кожу книжицу и протягивала ему.

— Надеюсь, тебе понравится.

«Влюбленный дьявол» Жака Казота, издание 1878 года. Корсо раскрыл книгу и узнал гравюры — те же, что и в первом издании, факсимиле в виде приложения: Альвар в магическом круге стоит пред дьяволом, который вопрошает «Che vuoi?»[101]; Бьондетта, распутывающая пальцами волосы; красивый паж у клавесина… Корсо открыл какое-то место наугад и прочел:

Человек был сотворен из горсти грязи и воды, почему же женщина не может быть соткана из росы, земных испарений и солнечных лучей, из сгустившихся остатков радуги? Где возможное?.. И невозможное?..

Он захлопнул книгу и, подняв глаза, встретился с ликующим взглядом девушки. Там, внизу, солнечные блики искрились в пенном следе, оставленном каким-то корабликом, и трепетные переливы пробегали по ее лицу, будто отблески бриллиантовых граней.

— «Из сгустившихся остатков радуги», — повторил Корсо. — А ты-то что об этом знаешь?

Девушка провела рукой по волосам и, прикрыв веки, подняла лицо к солнцу. Все в ней было светом: отблески реки, утренняя прозрачность, две зеленые заводи под темными ресницами.

— Мне известно то, что мне рассказали давным-давно… Радуга — мост, соединяющий землю и небо. Когда наступит конец света, она обрушится — после того как дьявол усядется на нее верхом.

— Неплохо. Так рассказывала твоя бабушка?

Она помотала головой. И снова глянула на Корсо — серьезно и задумчиво.

— Нет, один приятель, Билето. — Произнеся это имя, она запнулась на миг и наморщила лоб, как маленькая девочка, открывающая страшную тайну. — Он любит коней и вольный ветер… Другого такого оптимиста я не встречала… Он все еще верит, что вернется на небеса!