Клуб Дюма, или Тень Ришелье

В единственной руке она держала чашку с кофе и потому инстинктивно приподняла к склоненной голове то, что осталось от второй руки, словно собираясь поправить пучок на затылке. Порыв безотчетного кокетства — жест такой же старый, как мир.

— И вам понравилось?

Она смотрела ему в глаза поверх дымящейся чашки, которую поднесла ко рту.

— Очень.

— А вот другим она не слишком пришлась по вкусу. Знаете, что написала «Оссерваторе романо»?.. Посетовала, что нынче не существует «Индекса запрещенных книг», который когда-то составляла инквизиция. Вы правы. — Она указала подбородком на «Девять врат», которые Корсо положил на стол рядом с собой. — В былые времена меня непременно сожгли бы заживо, как и беднягу, что напечатал это евангелие от Сатаны.

— А вы и вправду веруете в дьявола, баронесса?

— Не называйте меня баронессой. Это звучит смешно.

— А как прикажете вас называть?

— Не знаю. Мадам Унгерн. Или Фрида.

— Так вы верите в дьявола, мадам Унгерн?

— В достаточной степени, чтобы посвятить ему свою жизнь, свою библиотеку, этот вот фонд, много лет труда и новую книгу в пятьсот страниц… — Она с интересом взглянула на него. Корсо снял очки и принялся их протирать; растерянная и беззащитная улыбка лишь укрепила уже произведенное впечатление. — А вы?

— В последнее время все, точно сговорившись, задают мне этот вопрос.

— Что же тут странного? Вы ведете расспросы про книгу, которую невозможно читать, не веруя в вещи определенного рода.

— Что касается веры… В моем случае речь идет вовсе не о вере. — Корсо рискнул подбавить в голос искренности; такая прямота обычно действовала безотказно. — По правде сказать, я работаю ради денег.

На щеках баронессы опять появились ямочки. Полвека назад она была очень красива, подумал Корсо. Особенно когда творила заговоры и тому подобное и у нее были целы обе руки. Миниатюрная и бойкая… В ней что-то еще оставалось от той поры.

— Жаль, — бросила Фрида Унгерн. — А ведь другие работали даром и слепо верили в реальность героя этой книги… Альберт Великий, Раймунд Луллий[109], Роджер Бэкон никогда не оспаривали существование дьявола, лишь вели дискуссии о природе его свойств.

Корсо поправил очки и с аптекарской точностью отмерил дозу скепсиса в своей улыбке.

— Тогда были другие времена.

— Но не обязательно уходить так далеко. «Дьявол существует не только как символ зла, но и как физическая реальность…» Каково? Так это ведь написал Папа Павел VI[110]. В 1974 году.

— Он был профессионалом, — невозмутимо бросил Корсо. — И у него, видимо, были свои резоны для таких заявлений.

— На самом деле он всего лишь подтвердил догму: существование дьявола было установлено четвертым Латеранским собором[111]. Дело было в 1215 году… — Она замолчала и поглядела на него вопросительно. — Вам интересны точные даты? Я ведь могу кого угодно замучить своим ученым занудством… — Ямочки опять заиграли. — Знаете, я всегда хотела быть в классе первой. Быть ученой лягушкой.

— И наверняка вам это удавалось. Вас награждали лентой?

— Разумеется. И другие девчонки меня ненавидели.

Они дружно рассмеялись, и охотник за книгами понял, что Фрида Унгерн прониклась к нему симпатией. Он вытащил из кармана плаща пару сигарет и одну предложил ей, но она отказалась и при этом посмотрела на него с неодобрением. Но Корсо немой укор проигнорировал и закурил.

— Двумя веками позже, — продолжала баронесса, пока Корсо наклонялся к зажженной спичке, — булла Папы Иннокентия VIII «Summis Desiderantes Affectibus» провозгласила, что Западная Европа наводнена бесами и ведьмами[112].Тогда же два монаха-доминиканца, Крамер и Шпренгер, составили «Malleus Maleficarum»[113] — учебник для инквизиторов…

Корсо поднял указательный палец вверх:

— Лион, 1519 год. Ин-октаво, готический шрифт, без имени автора. По крайней мере, в том экземпляре, который знаком мне, имени нет.

— Неплохо, неплохо… — Она смотрела на него, не скрывая приятного удивления. — У меня есть более позднее издание. — Она кивнула на полку. — Можете полюбопытствовать. Тоже Лион, но напечатано в 1669-м. А вот первое издание относится к 1486 году… — Она досадливо прикрыла глаза. — Крамер и Шпренгер были фанатиками и глупцами; их «Malleus» — сплошной бред. Он мог бы показаться даже забавным, но… по их вине тысячи несчастных претерпели пытки и погибли на костре…

— Как Аристид Торкья.

— И он тоже. Хотя как раз он-то невинным и не был.

— А что вы о нем знаете?

Баронесса мотнула головой, допила то, что оставалось в чашке, затем повторила движение головой.

— Торкья — венецианская семья, состоятельные торговцы, импортировали бумагу из Испании и Франции… Молодой человек вскоре отправился в Голландию, где учился ремеслу у Эльзевиров, которые вели дела с его отцом. Какое-то время он прожил там, а потом перебрался в Прагу.

— Я этого не знал.