Читаем Клуб для джентльменов полностью

Они спрашивают, были ли открыты занавески моей спальни. И с сомнением переглядываются, когда я отрицательно мотаю головой.

Я часто хожу по квартире в купальном халате, или в пеньюаре, или еще более легко одетая — так, что кто-то с улицы может при этом видеть меня?

Нет!!!

Тут я опять начинаю рыдать. Они меня успокаивают.

— Теперь вы в полной безопасности, мисс. Мы знаем, это слабое утешение, но должны сказать: такое, поверьте нам, происходит чаще, чем вы думаете. Эти типы в основном безобидные и практически никогда не заходят дальше простого подсматривания. Вы женщина приятной внешности; неудивительно, что вы обращаете на себя внимание и тех, чье внимание вам совершенно не нужно.

— На меня напали, — говорю я. Пора бы им отнестись всерьез ко мне и тому, что со мной произошло! Складывается впечатление, что они не совсем на моей стороне. Словно я рассказываю им небывальщину, в которую они, люди опытные, решительно не хотят верить. Ну, вроде того, что у меня в животе растет инопланетянин. Или что все учителя в округе — оборотни… Не они защищают меня, а я перед ними защищаюсь!

— Не будем торопиться с выводами, — говорит первый полицейский. — Возможно, «нападение» — это слишком сильная формулировка. Судя по вашему рассказу, он просто хотел отобрать у вас свой диктофон.

— Он хотел записать мои разговоры! — возражаю я.

— Не думаю, что его интересовали ваши разговоры. Этих типов… как бы это поделикатнее сформулировать… интересуют всякие звуки. Они любят иметь неприличные фотоснимки и записи кой-каких звуков… чтобы… э-э… облегчать себя.

— Может, у парня нет денег на журналы определенного рода, — добавляет Джим.

— Он опасный преступник! — говорю я.

— Из вашего рассказа следует лишь то, что он не вполне в себе. Я бы не спешил называть его опасным преступником. Такие слегка чокнутые обычно весьма пугливы. То, как его гнала собака, запомнится ему надолго. И, может, совсем отвадит от подобной практики. Парень вас крепко напугал. Но я смею предположить, что он сам теперь напуган больше вашего!

Вы уверяете меня, а мне что-то не верится, господа многоопытные блюстители порядка!

— У него на руке была желтая хозяйственная перчатка! — говорю я в надежде, что хоть этот странный факт их насторожит по-настоящему.

— Желтая хозяйственная перчатка? — переспрашивает Джим. — Одна?

— Да, на левой руке.

— Ха! Очевидно, сейчас мода такая у придурков. Я уже видел одного типа с желтой перчаткой. У выхода из подземки.

— Сомневаюсь, что это мода.

— А, вы просто не обращаете внимания. Чего только не носит нынешняя молодежь!

Первый полицейский подхватывает:

— Не далее как вчера мы видели группу старшеклассниц. И на каждой только один чулок. Как будто они из бедности покупали вскладчину и затем по-братски поделились.

С улицы доносится полицейская сирена. У дома тормозит еще одна машина, и Джим выходит встречать коллег.

Двое новых полицейских заходят в квартиру, таращатся на меня, переговариваются тихо с Джимом и сваливают.

В головах полицейских, похоже, окончательно сложился образ нападавшего: безобидный придурок, печальный дрочила. Несчастный извращенец, которого ненароком завела хорошенькая девушка, бродя по своей квартире легкомысленно одетой. Она, глупенькая, недостаточно плотно прикрывает занавески, вот он и воспользовался ее небрежностью. Жалкий забитый извращенец (который одновременно подчеркнуто хиппует в моднючей желтой хозяйственной перчатке!) в итоге так испугался, что запомнит урок навеки. И глупенькая неосторожная блондинка тоже запомнит урок навеки: никогда больше не станет расхаживать полуголой при незадернутых занавесках!

Просто еще один анекдот из жизни для рассказа в полицейской столовке.

— Вы бы видели его глаза!.. — Но я устала. И если я продолжаю плакать, то теперь я плачу от злости. Или нет, слезы уже вовсе высохли. Чертовы полицейские!

Я вскакиваю — показать им следы лица на стекле.

— Вот! Вот! — в ярости кричу я. — Каково вам это?

А они только пошучивают:

— Может, нам надо искать самого большеносого мойщика окон?

— Джим, наши криминалисты снимают отпечатки лица с места преступления?

— Вряд ли…

Затем мы слушаем кассету.

Предварительно Джим спрашивает с двусмысленной ухмылкой:

— Если вам, мисс, не хотелось бы, чтобы мы это слышали, — вы вольны нас остановить. Мы не имеем права прослушивать такую запись без вашего разрешения.

— Нет, — решительно мотаю я головой, — слушайте на здоровье.

Они перематывают пленку и кладут диктофон на журнальный столик. С торжественными лицами мы втроем слушаем запись. И попадаем в начало моей телефонной беседы с Питером.

— Это я с другом разговариваю, — поясняю я. При этом лихорадочно пытаюсь вспомнить, опережая пленку, что именно я говорила. Очередная фраза заставляет меня потупиться и покраснеть. Я на пленке говорю:

— Если этот долбаный мужик с сиськами не отвяжется от меня, можешь больше не волноваться, что история выйдет наружу. Потому что история тут же прекратится, и нечему будет выходить наружу!

Полицейские останавливают пленку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза