Читаем Клуб для джентльменов полностью

Эр-джи-би — всё такой же кислорожий шкаф, и на его голом предплечье татуировка «Арсенал» — ну, разве я не был прав? У таких типов в генах — болеть за «Арсенал». Возможно, он с этой татуировкой и родился — наследство от папы.

Скарт по-прежнему похож на культуриста из рекламы, который голыми ладошками крушит кирпичи.

— Оп-ля! — с милым оскалом говорит Эр-джи-би. — Похоже, мы опоздали. С тобой уже поработали конкуренты.

Парочка с неподдельным интересом изучает то, что я в данный момент вынужден носить вместо лица.

Я слабо улыбаюсь. Хотел бы я знать, что в этих типах возбуждает вид моих синяков: жалость или желание поставить и свою роспись?

— Крейг желает с тобой побеседовать — в машине, — говорит Скарт, кладя запретительную руку на дверь моего дома. Эр-джи-би показывает на черный «мерседесище», припаркованный у противоположного тротуара. Под жестким конвоем я подхожу к машине. Дверь открывается. Внутри, на суперкоже, Купер — ножки до пола не достают. Машет мне рукой: добро пожаловать!

— Привет, Гриэл! Как тебе мои новые колеса?

— Ничего, — отзываюсь я, хотя про себя потрясен новой ступенью в эволюции Купера. Из обезьянки совсем человеком становится! Последние его «колеса», которые я помню, — «воксхолл» цвета детской неожиданности с заклеенной скотчем трещиной на ветровом стекле. И сам он сидел за рулем — на двух подушках под отвислым задом. Теперь другие времена: один куперовский громила — Эр-джи-би — садится шоферить, второй плюхается рядом с ним — телохранительствовать. По тому, как профессионально сидит Скарт — вполоборота, готовый реагировать на любое мое порывистое движение, я понимаю: эти двое из ранга «приятелей» поднялись до «дружков», а может, и выше — уже «шестерки». Чем больше я знаю Купера, тем больше склоняюсь к мысли, что мой долг перед человечеством — пристрелить его. Прежде чем он вторгнется в Польшу и развяжет очередную мировую петрушку.

— Гриэл, Гриэл, мой миэл, — вздыхает Купер. — Ты не иначе как из боя. Что, плохо похвалил какой-нибудь крутой бэнд?

— Можно и так сформулировать.

— Что за группа? «Ритм и в нос»?

Все смеются. Разумеется, я тоже.

Хорошее настроение Купера меня пугает. Последний раз он весело каламбурил, прилаживая мою руку в тостер. Я незаметно ищу глазами домашние электроприборы. Купер, похоже, читает мои мысли.

— На этот раз будем пробовать вафельницу. Она делает такие замечательные клеточки… Когда захочешь сразиться в крестики-нолики, Тебе и бумагу графить не надо будет — повернул ладошку, а у тебя там всё готово!

Все смеются. И я громче прочих.

Когда наш подростковый гогот стихает, я говорю:

— Слушай, Крейг… Я помню, ты сказал — три дня. И ты, наверное, думаешь, что у меня было три дня. На самом деле…

— Хороший у вас тут район, — перебивает меня Купер.

Район — говно говном.

Хотя, пожалуй, лучше его родного Плейстоу.

Однако хорошим этот район можно назвать только со смертельной дозой иронии.

— Приятно знать, где ты живешь, — говорит Купер, и на его лице всё та же рассеянно-добрая улыбка, с которой он возился с переключателем тостера.

А уж мне-то как приятно знать, что тебе приятно знать, где я живу!

— Крейг, я не тупой, — торопливо говорю я, — я всё понимаю. Не было у меня трех дней — у меня был сумасшедший дом на протяжении семидесяти двух часов! И как раз сейчас я начинаю выплывать — всё начинает вытанцовываться! Как только получу деньги — в ту же секунду они твои! Всё верну, до последнего пенни!

Купер — сам маленький, а кулачищи ого-го — внезапно даст мне такую затрещину, что я лечу всем корпусом вперед. Но Эр-джи-би коротким тычком в грудь посылает меня обратно на сиденье. Внезапно мотнувшись маятником, я так же внезапно замираю, словно ничего и не случилось. Я не столько пострадал, сколько ошарашен. Глупо моргаю глазами.

А Купер продолжает добродушнейшим тоном:

— Спорим, у тебя в квартире есть компьютер. А это уже деньги.

— Да, компьютер — вещь не дешевая, — говорю я, гоня дрожь из голоса. — Но, Крейг, будь человеком — мне компьютер вот как нужен. Это моё орудие производства. Дай мне время до Завтра — и я тебе на этом самом компьютере сбацаю то, за что я получу живые деньги. Ну и потом — всего-то тысяча. Чего уж так наседать…

Возможно, Купер ждет чего-то типа «пощади ради старой дружбы», но я благоразумно не упоминаю «старую дружбу», потому что это палка о двух концах. За то, как я с ним «дружил» в старые добрые времена, я заслуживаю хороших пиздюлей… которые тут же и получаю.

На этот раз Купер бьет по уже наличному синяку. Больно зверски. Схватившись за лицо, я с мольбой таращусь на своего палача.

— Ладно, уговорил. Последний срок — завтра в полдень. Чтоб завтра в двенадцать был дома и с деньгами. Иначе будем кухарничать — приготовим тебя в собственном соку. Понял, Гриэл, мой миэл?

И тут с его лица спадает всё добродушие. Я вижу хищный оскал лютой ненависти. Ему не деньги нужны. Ему нужен я. В собственном соку. Сейчас он похож на карикатурного сказочного злобного эльфа. Вся ненависть которого обращена на одну персону — на меня. И персоне не до смеха.

— Да, понял, — говорю я тихо-претихо.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза