Читаем Клуб для джентльменов полностью

— Вот и отлично. А теперь вали из машины. В вашем поганом районе я и секунды лишней оставаться не хочу.

* * *

Дома я первым делом себе наливаю — стук зубовный унять. Водка вся вышла, только с незапамятных времен остались две бутылки зеленой жижи — пиаровские дружки Джордж привезли из какого-то экзотического отпуска. Как мы хохотали над их подарком, который так и остался нераспитым, несмотря на все наши убийственные похмельные кризисы! Ну и кто смеется последним? Я. Размазывая слезы по лицу.

Я бы с бо́льшим удовольствием высосал стаканчик болиголова или политуры. Но в доме нет ни болиголова, ни политуры.

И приходится пить вот это — зеленое. Дабы унять дрожь в пальцах. А то ведь мимо клавиш попадать буду! После первого глотка не могу откашляться. Но алкоголь тут же начинает свое живительное действие. Поэтому я решаюсь на второй и третий глотки.

После шестого я с ужасом понимаю, что перебрал. Крепко перебрал. Это просто настойка динамита на порохе. Я прямиком на кухню — делать чернющий кофе. Пока чайник закипает, я плещу себе в лицо холодной водой. Немного отойдя, запускаю «Мак». Машинально едва не захожу на сайт «Меховой шубки», но вовремя одергиваю себя — не время, дружок! Если Бог даст и всё сложится хорошо, я сегодня ночью лично прошвырнусь в клуб.

Я открываю новый файл и пишу заголовок:

Вегас

Срам какой. Ну-ка, попробуем юморнуть:

Жми на газ, Вегас!

Совсем позорно. Ладно, вернусь к названию потом. Итак:

Вегас

Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться.

Через несколько секунд я вздрагиваю и рывком выпрямляюсь в кресле. Да я никак задремал! Это плохо. Это совсем даже не хорошо.

Тут до меня доходит, что в квартире как-то странно темно.

И мой «Мак» в режиме хранения экрана — на нем танцует маленькая стриптизерка на черном фоне.

С недобрым чувством я активирую экран. На нем не название статьи над пустотой, а тридцать вторая страница статьи, которая состоит из бессмысленного набора знаков. Я заснул с рукой на клавиатуре.

В нижнем правом углу доверительно светится время: 20:30.

Я тупо таращусь на «статью», пока не вижу на экране собственное отражение — ну и рожа… Экран гаснет, и на него выбегает мини-танцовщица.

— Опять я облажался, — говорю я ей. Она поворачивается и наклоняется, отклячив голый задок. Игриво кладет на него ладошки, потом выпрямляется, поворачивается ко мне — и с воздушным поцелуем убегает в темноту. Я знаю — через секунду-другую она появится вновь.

— Как же я облажался… — говорю я ей в спину и обхватываю свою похмельную голову.

Чтобы не сдохнуть на месте, я в самом дальнем и наитемнейшем углу сознания имею неумирающего дурачка, который свято верит, что все мои горе-страдания к чему-то ведут, в них есть смысл.

Всё моё лютое распиздяйство, все мои злоключения и вся комедия моего нынешнего существования есть путь в светлое будущее, где мне воздастся за мыканья и унижения.

И это случится не в каком-то раю, а прямо тут… когда-нибудь.

Или это когда-нибудь случится, или разум — злой отчим телу.

Любая полоса — даже самая черная — должна когда-то кончиться.

Полосу потому и называют полосой, что она где-то кончается.

Исстрадайся сегодня — чтобы избалдеться завтра.

Я стону, почти рычу:

— Идиот долбаный!

Стало быть, не уложился я в срок. Уж ты прости, Грэхем.

Может, звякнуть ему и оставить покаянное сообщение на автоответчик? Нет, это ничего не поправит. Лучше ночью накатаю интервью и пошлю его Грэхему с утра пораньше. Откроет он свой электронный почтовый ящик, а там — мое интервью с Вегас. Ну и простит меня на радостях.

А пока что махну в «Меховую шубку».

Там покой и избавление. Там Хайди, которая нужна мне сегодня еще нужней обычного — как глоток воды в пустыне одногорбому верблюду со ссохшимся горбом…


— Эй там, внутри! Девушка! Девушка?

Крышка моей почтовой щели нетерпеливо позвякивает.

Я прокрадываюсь на цыпочках в прихожую. Крышка почтовой щели опять гремит.

— Я слышал ваши крики, милочка! Отзовитесь, пожалуйста!

Голос вполне приятный. Похож на солидный и умиротворяющий голос Терри. Но я молчу. У меня словно речь отнялась. Я открываю рот, но из него ничего не выходит. Чтобы не упасть, я опираюсь рукой о стену. И стена, похоже, качается. Это во мне землетрясение или снаружи?

— Вам не обязательно открывать дверь. Я просто хочу убедиться, что с вами всё в порядке. Милочка, успокойтесь, он ушел. Придурок убежал. Мой Бернар его прогнал… Хорошая собачка, хорошая! Убийчик ты мой славненький! Досталось твоим бокам!..

Я собираю силу воли в кулак и выдавливаю из себя громкое:

— Да, я тут.

— Что ж вы столько молчали-то? Меня едва инфаркт не хватил! Ну да ладно. Значит, вы в порядке?

— Да, большое спасибо. А вы уверены, что он ушел?

— Клянусь. Его нигде не видно. Бежал отсюда как ошпаренный. Штука в том, что мой Бернар — хорошая собачка, хорошая! — его крепко помял… или, говоря прямо, покусал. Так что парнишка — придурок этот — удрал в печальном состоянии…

— Да? Ну и поделом!

Я стою в прихожей, сжимая самый большой из своих кухонных ножей, а чувствую себя так, словно я проснулась на сцене и должна играть чужую роль.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза