Читаем Клуб для джентльменов полностью

Я пытаюсь и второй рукой ухватить ее руку с микрофончиком… девка не дается, выворачивается. В итоге я хватаю ее за волосы левой рукой в мэриголдке… но в моих пальцах остается клок волос, а стервоза с силой толкает меня назад, на створку полуоткрытого окна. Я больно ударяюсь плечом и рукой, которая сорвалась с ее башки.

— Пошел вон! Проваливай! — истошно орет она. — Отпусти меня, придурок!

Я, закрыв глаза от ужасного крика, держу ее мертвой хваткой — мне нужна эта кассета, и если я отпущу руку, с диктофоном можно проститься.

Теперь белокурая стерва уперлась ногой в стену и прикладывает такую силу, что вот-вот затянет меня в квартиру. Я применяю ту же тактику — упираюсь в стену. Поэтому мы сопим и боремся с переменным успехом — временами я почти выдергиваю ее из окна, временами она почти затаскивает меня в комнату. Странная такая игра в перетягивание каната.

— Прочь! Люди, на помощь!

Я весь сосредоточен на ее запястье. Повис на нем как бульдог на горле. Эта стерва так развернулась, что мне ее больше не за что ухватить. Мало-помалу я выбиваюсь из сил. Но отступать нельзя. Если я сейчас проиграю, то останусь с пустыми руками во всех отношениях.

— Я звоню в полицию!

Конечно, она может позвонить в полицию… если дотянется до телефона… и преодолеет еще несколько «если». Однако против меня тоже есть могучее «если»: если борьба затянется, полицию вызовут соседи или прохожие… если уже не вызвали.

— Бернар! Куси! Ату его, ату! — раздается за моей спиной.

Моя правая рука больно вывернута, подоконник вдавился мне в бок, но я терплю, потому что весь сосредоточен на…

Однако тут появляется боль, которую я не могу игнорировать. Боль в левой руке, которую я отставил назад для равновесия. Я ошарашенно смотрю на свою левую руку в желтой мэриголдке… на ней повисла собачка черт знает какой породы. Псинка не совсем крохотная, но и большой ее не назовешь. Однако зубы у нее — как у настоящей собаки.

Я в ярости и ужасе поднимаю к груди левую руку с повисшей на ней собачонкой — и краем глаза вижу мужчину, который кричит издалека, не решаясь подойти ближе:

— Не смейте обижать моего Бернара!

Он правильно угадал мое намерение: я ударяю повисшей на моей руке собачкой о стену — раз, еще раз и еще раз. Тварюшка каждый раз жалобно взвизгивает сквозь стиснутые челюсти, но челюсть не разжимает! Кровищи на моей руке все больше и больше. Желтая перчатка изорвана.

— Отпусти! — кричу я собаке.

— Отпусти! — кричит девушка мне.

— Отпусти девушку! Отпусти собаку! — кричит хозяин Бернара, словно это я вцепился в его пса, а не он в меня!

Распятый между двумя тварями, шалея от боли и злости, я не сдаюсь.

— Отпусти, скотина!

— Сгинь, псина поганая!

— Не смей обижать мою собаку!

Но я псину снова о стену — и еще раз, и еще раз.

В какой-то момент собака не выдерживает боли — разжимает челюсти и плюхается на землю.

Однако практически в тот же момент и я дохожу до предела выносимого отчаяния и выносимой боли — на миллионную долю секунды утрачиваю контроль за своим телом и ослабляю хватку… Девушка угадывает нужный момент, дергает свою руку на себя — и освобождается. Я лечу на землю — вслед за Бернаром.

И вижу, как захлопывается окно надо мной. Всё кончено.

Вскакиваю. С желтых резиновых лохмотьев струится кровь. Думаю теперь об одном — как побыстрее слинять.

Собачка тоже очухалась — и ну на меня! Я подхватил рюкзак и дёру. Бернар — за мной, норовит на голени повиснуть. Хозяин уже не орет «ату!». Он надрывается: «Вернись, Бернар, вернись!»

В конце концов мои более длинные ноги побеждают. Бернар отстает. А я бегу дальше — со смертью в сердце и со столбиками крови в пальцах мэриголдки.

Глава двадцать первая

К моменту выхода из подземки я опять ощущаю вселенскую усталость. Последний отрезок пути до дома иду на автопилоте. Конечно, сейчас бы еще нюхнуть — и снова распустил бы крылья. Но об этом и мечтать нельзя — с таким-то ветром в кармане! Значит, буду надираться черным кофе, дабы справиться с написанием проклятущего интервью. Кофе должен перешибить алкоголь, который догуливает в моей крови. Я самым краем сознания замечаю, что полицейская суета у одного из домов на моей улице давно прекратилась, а думаю только об интервью — что мне надо представить готовым буквально через несколько часов. Да, сроки зверские. Но ничего, мне случалось с честью выходить их цейтнотов покруче сегодняшнего. Под давлением я даже лучше работаю.

Однако оказывается — давление давлению рознь!

Когда я, ничего не подозревающий невинный ягненок, сую ключ в замок парадной двери, из ниоткуда возникают две фигуры — фигурищи! — и сдавливают меня с двух сторон.

Скарт и Эр-джи-би!

Дружки-приятели его криминального величества Купера!

Я не сразу соображаю, что это за типы и зачем они на меня накинулись. Ребятки сменили прикиды: прежде были близнецы в бейсболках и теннисках, теперь — босоголовые близнецы в белых рубашках с коротким рукавом. На обоих вместо брючек а-ля мой дедушка джинсы мешком а-ля шпана, но это я оцениваю как шаг в правильном направлении.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза