Читаем Клуб для джентльменов полностью

Домик белокурой стервы замыкает ряд приставленных друг к другу безобразных одноэтажных кирпичных коробок. Дверь с невысоким крыльцом. Справа и слева по окну. Торец глухой. Сзади еще два окна.

У самого дома я еще раз оглядываюсь по сторонам. Ни души. Футболисты довольно далеко, и им решительно не до меня. Для начала осмотра я все равно выбираю задние окна — так надежнее. Одно окно наполовину закрыто жалюзи. Это кухня. Пока я ее рассматриваю, в дверях мелькает женская фигура. Я узнаю хозяйку, хотя на ее лице какая-то белая дрянь — питательная маска, наверное. Затем перебираюсь ко второму, приоткрытому окну — плотную занавеску раскачивает ветер. Медленно придвинувшись к занавеске, я отшатываюсь. Невидимая девушка совсем рядом, в нескольких дюймах. Она, очевидно, на кровати, которая стоит прямо у окна. Кровать поскрипывает, а девушка напевает себе под нос всякую чепуху.

Я снимаю рюкзак и очень осторожно извлекаю из него диктофон. Шуметь мне нельзя. Я и дышать-то стараюсь поменьше.

Быстро оглядываюсь. Никто не наблюдает. У входа не было машины Бенстида. Однако по предыдущей слежке я знаю — неналичие машины у двери отнюдь не гарантирует его отсутствия в квартире. Он хитрый и осмотрительный сукин сын!

Теперь я готов включить диктофон в любой момент. Но в квартире тихо, даже мурлыканье под нос прекратилось. Я жду, переминаясь с ноги на ногу и воровато оглядываясь по сторонам. Рано или поздно соседи меня заметят. И переполошатся.

Тут доносится громкий голос белокурой стервы:

— Привет, Питер!

Сквозь густую занавеску мне ничего в комнате не видно. Но я различаю каждое слово. Она с ним разговаривает — с ним!

Я затаиваю дыхание. Он тут — лежит на кровати буквально в паре футов от меня. Я представляю себе дрыхнущего мистера Бенстида, которого будит любовница — в данный момент белолицая, как гейша. Я придвигаюсь к окну вплотную и напрягаю уши, ловя каждый звук; в вытянутой руке включенный диктофон. Если они будут говорить вполголоса, ничего не запишется. Я уже изучил машинку: наружный шум, при всей своей малости, перекроет разговор внутри квартиры.

Тут я вспоминаю про бесплатное приложение-подарок и извлекаю из рюкзака микрофончик на длинном проводе. Вставляю штырек на конце провода в соответствующую дырочку диктофона и забрасываю микрофончик в комнату — так рыболов забрасывает в реку крючок с наживкой. Только мне приходится действовать совершенно бесшумно, с осторожностью нейрохирурга. В конце концов микрофончик свисает с подоконника в комнату — прикрытый занавеской.

Из квартиры доносится голос только «ангелочка Хайди».

— Послушай, что ты решил насчет камеры?

Что еще за камера? Или я ослышался?

Ее голос теряется на фоне уличного шума. Только кажется, что кругом почти мертвая тишина, но когда надо действительно прислушаться, обнаруживаешь массу мешающих звуков. Я опускаю микрофончик на проводе еще глубже в комнату — в надежде, что он остается скрыт от взгляда изнутри. Я хочу — или нет, я обязан! — услышать каждое слово из этого разговора. Теперь я уже понял, что это телефонный разговор. Всё равно записать его — мой долг.

— Мне плевать, что они думают, — разбираю я еще одну фразу. — Мне важно одно — чтобы этой камеры больше не было в раздевалке!

Я заглядываю в окно, проверяя положение микрофончика. Ветер чуть отодвигает занавеску, и я вижу свою потную напряженную физиономию в зеркале шкафа. Машинально отшатываюсь.

— Если этот долбаный мужик с сиськами не отвяжется от меня, можешь больше не волноваться, что история выйдет наружу. Потому что история тут же прекратится, и нечему будет выходить наружу!

Чтобы микрофончик проник подальше в комнату, я вытягиваю руку с диктофоном к самой занавеске — так, что моя ладонь уже в комнате. Краем глаза я вижу на тротуаре женщину с двумя продуктовыми сумками. Она с интересом щурится на меня. Есть чему удивляться: стоит парень у приоткрытого окна с поднятой как у огородного пугала рукой. Я ей виден только сбоку, и она не сечет, что происходит. Просто — что-то не так. Не давая ей разобраться, я кладу диктофон на подоконник и, повернувшись, приваливаюсь спиной к стене — руки в карманах джинсов. Смотрю куда-то себе под ноги с рассеянно-скучающим видом. Рюкзак лежит у моих ног. Когда любопытная женщина проходит мимо, я нарочно внаглую смотрю ей в глаза. Она отводит взгляд и ускоряет шаг.

Разговор в комнате продолжается, но я не могу разобрать ни слова. Будем надеяться, что диктофон не подведет. Мне позарез нужны доказательства против сволочи Бенстида!

Тут я слышу, как «ангелочек» прощается со своим любовником, и выгребаю микрофончик на себя. Хотел бы я знать, что записалось и насколько хорошо! И хватит ли этого материала, чтобы передать Эмили в качестве улики. Блондинка, похоже, вышла из комнаты. Я перехожу к кухонному окну. В кухне пусто.

Мальчишки гоняют мяч с таким жаром, что я решаюсь обследовать фасад дома. Ага, из окна, что поменьше, доносится пение: «Позволь мне быть твоей мечтой!» Это явно ванная комната. Слышу я и плеск воды.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза