Труп лежал на песке. Труп был тёмно-синий и склизкий. Он пах тухлой рыбой. Пронзительно-белые чайки кружили над ним, беспокойно и жадно кричали. У трупа был вспорот живот. Бледно-сизые рыбьи кишки обречённо торчали наружу. В них ползали крабы и млечно плескалась вода.
— Он тут с ночи лежит, комиссар, — Рик откашлялся. — Час назад был звонок от дедка, дед тут каждое утро рыбачит. Мол, опять синекожего грохнули, что за оказия…
Мелкий смешок.
Комиссар сдвинул брови:
— Дедка допросили? Следы, отпечатки, свидетели?
— Глухо, — Рик сплюнул в песок. — Дедок говорит, синекожего в море убили. Труп бросили в воду, а тут, понимаешь, течение. Вот нам и работы приплыло. Сюрприз, мать его, Нептуна.
У него были красные жабры. Зубастый распяленный рот был наполнен водой. Белым, мёртвым, невидящим глазом синекожий смотрел в небеса.
Комиссар закурил. Терпкий дым забивал аромат тухлой рыбы.
— Убийство на расовой почве. Пиши. — он всмотрелся в отверстую рану. — Ножевое ранение, наискось через живот. Расцарапана шея. Пытались душить. Под ногтями у трупа. Рик, это зацепка. кусок плотной ткани. Возьмём на анализ. Заметная ткань. Тёмно-серая с золотом. Куртка? Пиджак?
Рик сощурился.
— С шиком оделся. Видать, не рыбак. Вряд ли кто-то из местных. скорей, городской. Лодку взял напрокат и. тогось. Порыбачил, — он снова хихикнул. Глаза его сделались странными. — Всё, записал. Допрошу деревенских, кто лодку в аренду сдавал. комиссар, мать твою! Что ж им крышу-то рвёт! Третий труп за неделю, и все в разных посёлках. И ладно бы только у нас. Что им синекожие сделали? Ну ладно, уроды. Воняют. Живут под водой. Эта. как его. значит. мутация. Но они ж безобиднее мухи! И прячутся, точно пугливые рыбки. Их выловить — тот ещё квест. А кто-то, смотрю, жить спокойно не может.
Кровь, ракушки и чайки. Труп вжался в песок. Волны с шипом катились над ним. Небо было светло и безоблачно.
— Да, ненавидят — за то, что их много, — вздохнул комиссар. — Все больше и больше. Они вытесняют нас, ты не находишь? — он смял сигарету. — Вот что. Когда-нибудь нас не останется.
— Чушь!
— …и вокруг будут плавать по морю одни синекожие, — невозмутимо сказал комиссар. — Да, отсюда и трупы. Я так понимаю мотивы преступников. Хотя, несомненно — не разделяю их чувств, — он сощурился. — Глупо бороться с мутацией. этаким методом. Ч-чёрт, как тянет тухлятиной!
Бледное солнце цвело высоко.
Освальд был суетлив. Встретил с кофе, рассеянно бросил: «Сейчас!» и умчался на кухню. Раскалённая чашка, ленивый клубящийся пар. Комиссар сделал пару глотков.
— Ну так вот, я об общей тенденции, — Освальд вернулся. Взъерошенный, в синем халате, в кофейного цвета очках. — Ты видишь, как всё изменилось в последние годы? Когда речь идёт о мутантах? Не «жертвы генетики», «надо исследовать», «жизнь, гуманизм, толерантность», а.
Он хитро замолчал.
Комиссар улыбнулся.
— Я понял, к чему ты ведёшь. СМИ развели истерию. «Их больше и больше!» «Они нас захватят!» «Планета в опасности!» «В каждой семье неожиданно может родиться такое!» И прочий отборнейший бред. Я наслышан, спасибо. Освальд, зачем им всё это? Зачем нагнетать? Зачем множить убийства. на расовой почве? Уже третье за эту неделю на нашем участке. Помешанных много. Вчера вот скатался на выезд. — он тяжко вздохнул. — Чёрт возьми, если дальше пойдёт в том же духе.
Освальд поправил очки.
— Они сами растеряны, вот что скажу. И не знают, что делать. А всё потому что. — он сунулся глазом в планшет, — десять целых и двадцать пять сотых процента рождённых детей в прошлом месяце — это, простите, мутанты. По данным статистики. Общедоступным. А год назад было — четыре и тридцать. Два года — один и четыре. Ну что? До тебя не доходит?
Коричневый кофе остыл. Его бесподобные запахи съёжились, стали малы и неважны.
— Ну и? — комиссар раздражённо откашлялся. — И что они там, наверху, предлагают? Каким будет выход? Что, кроме истерик в сети? Ничего? Освальд, чёрт бы побрал тебя! Что ты мне можешь сказать, как генетик, по этому поводу? Что за зараза? Как с этим бороться?
Кофейная пенка на дне. Шоколадная гуща. Бери и гадай.
Освальд хмыкнул.
— Никак. Это всё не порок, не болезнь. Они все абсолютно здоровы. Здоровее нас с вами, скажу. даже более. Их активности мозга Эйнштейн бы позавидовал. Знаешь, как они с нами общаются? — он замолчал. — Если вдруг захотят? Телепатия. Мыслевнушение. Мда… Ты можешь представить, насколько они круче нас?
Комиссар подавился смешком.
— Представляю. Намного. И поэтому местные психи их ловят и мелко шинкуют, как рыбу. Может, таки охрану? Загончик какой-то. — он тотчас осёкся.
Освальд хохотал. Снял очки, близоруко моргая, смотрел на него и смеялся. Округлые щёки дрожали.
— Всех — в гетто? — спросил он. — Шутник. А когда будет двадцать процентов рождённых с мутацией? А когда будет сорок? А сто? Под охрану в загончик?
Комиссар хрустнул пальцами:
— Ну. В чём же выход?