— Тебе не понравится, — Освальд прищурился. Блеклые глазки его заблестели. — Признать, что мы, люди — изжили себя. Что пришло время новых людей. И оно наступает на пятки. А всё то, что у нас происходит сейчас, — непростой переходный период. И он скоро закончится. И тогда. — его голос стал странно торжественным, — грядёт новая эра.
— Дожить бы, — сказал комиссар.
Комиссар видел сон. В этом сне были строгие скалы, и жёлтый янтарный песок, и раздутые пёстрые рыбы. Он плыл. Он касался рукою ракушек. Его сизо-чёрная кровь разгонялась по венам. Мир был в восхитительно-тёмном покое. Вода и бездумье. Он был не один — его звали. Он плыл, откликаясь на зов, между скал и кораллов. В руке его было копьё. Его жабры дышали.
— Чудесно, — сказал комиссар, — а теперь пусть всё станет как было.
Как было — не стало. Он плыл. Его страх растворялся в воде. Его звали. Ему белозубо смеялись. Их было бесчисленно много, и все они ждали его.
— Целый город, — сказал комиссар, — да они там неплохо устроились.
Среди песка и кораллов, в одеждах из белого жемчуга, ждали, кружились. «Ты наш, — говорили они, — ты такой же. Ты здесь, ты вернулся».
— Какого же чёрта. — сказал комиссар, и вода залилась ему в рот.
Море стало черно. Равнодушные скалы мерцали. Он был так беспомощен, слаб, его било в волнах, как ничтожную щепку.
Они пели беззвучно. Они окружили его. Он попался в ловушку, уснув. И он был беззащитен. «О-о, ты хочешь узнать», — говорили они. «О-о, ты так любопытен», — щекотно шептали ему голоса. — Наше море бездонно, секреты его велики. Посмотри — ты такой же, не бойся. Улыбка — острее иглы, а меж пальцев растут перепонки».
— Ну, окей, — просипел комиссар, — я согласен, пусть будет по-вашему. Расскажите мне кто убивал. Я его арестую.
«Да всё просто, — пропели ему голоса, — посмотри». Он вздохнул. Он увидел — кровавое, низкое солнце, и тёмную тень над водой. И себя — удивленного, сонно смотрящего в небо. А потом — он запутался в сеть и забился.
— Так, — сказал комиссар, — продолжайте.
Беззвучно кричал, и волна шевелилась под лодкой. И тот, кто скрывался в тени, — вдруг шагнул на него, улыбнулся кроваво. И метко ударил ножом.
А потом всё исчезло.
— Спасибо, — сказал комиссар, — я увидел. Я завтра его допрошу. Я не знал, что он. будет способен на это. Я верил, что он поумнее.
В глазах потемнело. Волна сжала горло, вздыхая.
— Ему тоже вспорют живот? — прозвенело в ушах. — Как накажете?
Чёрная топкая гладь.
— Нет, — сказал комиссар, — это всё будет в рамках законности. Его будут судить и посадят в тюрьму. Но я должен проснуться, чтоб всё это сделать. Вы мне разрешаете?
— Да, — взвилось над водою, — свободен!
И он тотчас проснулся.
Рик был пьян. Его руки дрожали. Он встретил в прихожей — и тотчас всё понял.
— Что, пришёл ар-рестовывать, да? — его губы сошлись в кривоватую скобку. — Синекожие в-всё рассказали? О-о, я знал, что ты с ними поладишь! С этой рыбьей тух-хлятиной!
Он пошатнулся.
— Рик… — сказал комиссар. В его голосе стыло участие. — У меня два вопроса. Во-первых, — зачем? Ты же сам говорил, что они безобидны. Гуманизм и так далее. Что, в сети начитался статистики и поменял враз свою точку зрения?
Рик сжал кулаки.
— Да чихал я на сеть! — его голос сорвался. — И на ваш гуманизм. И на вашу стат-тистику тоже. Это личное, мать твою… ну тебя к черту. не смей! П-прекрати меня спрашивать, с-сволочь!
Его удержал полицейский.
— Спокойно, коллега. Наручники? — взгляд комиссару.
— Не стоит. Пока. — комиссар щёлкнул пальцами. — Рик, ты сядешь, и сядешь надолго. Я просто пытаюсь помочь. Как могу. Да, вопрос номер два. Эта куртка — твоя?
Он рванул дверцы шкафа. Тёмно-серая, с золотом, куртка висела в углу. От неё пахло морем и стухшею рыбой.
Рик ждал. Его взгляд был нахален.
— М-моя. И чего? Всё и так до п-предела понятно. Валяй, арестовывай! Хватит резину тянуть!
Комиссар терпеливо откашлялся.
— Рик, я ещё не услышал ответ на свой первый вопрос. В чём причина того, что ты стал нападать на них? Что тебе сделали эти мутанты? Вот лично тебе?
Полицейский нахмурился.
— Не хотел говорить, но скажу, раз уж этот придурок играет в молчанку. Комиссар, у него, две недели назад.
Рик рванулся вперёд. Взгляд его стал безумным.
— Заткнись! Ч-чёрт тебя подери со своим правдолюбием!
— …сын родился, с мутацией, — быстро сказал полицейский. — Рик скрывал это всё. А сегодня, по пьяни.
— Пош-шёл ты! — Рик плакал. Глаза его были красны, как у кролика. Зубы стучали. — В г-глубокое море! К мутантам вонючим! Что смотришь? Заб-бавственно, да?
Запах рыбы. Медовое солнце за окнами. Светлый и яростный день.
— Зря молчал, — комиссар сунул руки в карманы. — Это может сойти за смягчающее. Я занесу в протокол. Ну, Рик — в машину?
И Рик подчинился.
Море было безветренно. Блеклое небо, хрустящий и мокрый песок. Комиссар шёл по кромке воды.
— Говорят — «концы в воду», ищи, не найдёшь, — повторил он раздумчиво. — Море идёт в наступление. Море стирает геном. Очищает, гранит, как упрямую гальку. Мы меняемся. Шаг — и теперь мы иные.