Щебетание Любляны не мешало думать, равномерный стук колес словно
А за всем этим стоит Гай Фокс, бывший актер, ныне владелец офшоров на острове Мэн и Кайманах.
Доктор Шнайдер, думаю, что все это потянет на заключение братьев Клемен. Но вряд ли что-то тебе даст. Потому что все это доказать невозможно. Мы даже не знаем, есть ли тот, Седой, в списках клуба. Раз Курт вчера так резво выскочил за мной, значит, он знает, кто такой Седой на самом деле. И громила может пускать Седого в клуб незаметно: секретарь сидит в своем кабинете, а там мало ли кто ходит по коридорам. Как это будет выглядеть на суде? «Доктор Пе́трович, по информации, полученной от секретаря и охранника клуба, ни один из его членов не подходит под ваше описание. И никто лишний в списках не значится».
Конечно, можно проследить за служанкой, но Шнайдер же не будет устанавливать наблюдательный пост в церкви. К тому же мы не знаем, как на самом деле выглядит Гай Фокс.
Пе́трович представил себе, как присяжные выслушивают всю эту невероятную историю и перешептываются между собой: аудитор и следователь
Так что мы с тобой, доктор Шнайдер, останемся при своих. Ты – с несчастным случаем на вокзале и сговором твоего жокея с подругой, а я – с рассказом юной развратной выдумщицы, который наверняка уже записан и дожидается своего часа в сейфе, может быть, на острове Мэн, а может, и здесь.
Кондуктор объявил, что поезд прибывает в Рейнензиштадт. Они вышли из вагона, и Любляна (пошли быстрее к озеру) потянула его за руку. Но он удержал ее. Ему хотелось немного постоять на этом перроне. Фридрих Хиршбюль, ты нашел
Вопрос только: кто тебя ждал? Шулер или Курт? А может, и сам Гай Фокс? Нет, он сидел в уютном кресле и ждал отчета священника. Отца Бонифация.
Пе́трович тряхнул головой – опять спешишь. Подожди до пятницы. Будут данные о покупателях приборов, будет информация и от министерства юстиции Ее Величества.
Они с Любляной шли по пляжной гальке. На озере то тут, то там виднелись рыбацкие лодки. Какую-то из них взял в свой последний прокат Фридрих Хиршбюль. А где-то здесь, на пляже, Гай Фокс аккуратно раскладывал пальто и засовывал в его карман предсмертную записку Ганса Бауэра. Пе́трович невольно оглянулся: а не подкарауливает он его за теми прибрежными скалами, чтобы столкнуть в воду?
Они вернулись в город и пошли к «Гранд-отелю»: наступало время обеда. Пе́трович оглядел массивные позолоченные своды: а вы, наверное, слышали – «папенькин сынок, ты даже не можешь остаться со мной на всю ночь, так что езжай к своему папочке».
На обратной дороге его потянуло в сон. Любляна заботливо (сиеста – это святое) скатала свой шарф и подложила ему под голову. Ему опять приснился кошмар: Оле-Лукойе протягивает ему билет. «Зачем? Я только что вернулся из Рейнензиштадта». – «А это не на поезд, а в театр. У нас сегодня Шекспир. Гамлета играет юный член клуба, а Клавдия, убийцу, – наш массовик-затейник».
Рыбный день
Четверг начался очень нервно. Вначале обнаружилось, что служанка забыла поставить на стол чистую пепельницу. Затем его побеспокоил секретарь глупым вопросом, не делал ли он без его ведома запрос в транспортную компанию. Как я могу без вашего одобрения, и про себя: дурак, конечно, я его сделал, но не для тебя.