Клуб самоубийц

– Короче, мы приезжаем к брату. Пораньше. На звонок никто не выходит. Дверь закрыта. Я чувствую – я всегда чувствую – неладное. Вызываю дежурных, техника и врача, из управления. Они тут же приезжают на дежурной машине. Вскрываем дверь, проходим в комнату и видим труп, висящий на карнизе шторы. Врач смотрит и говорит: «А труп-то несвежий. Прошли минимум сутки». Начинаем обыск, и я нахожу в какой-то шкатулке черные перчатки. Я их с врачом – назад, в управление, выдергиваем из постели (мы побыстрее собираемся, чем вы) эксперта, и он мне докладывает: на перчатках следы масла с обоймы из пистолета полковника. А в шкатулке, там полно всякой дребедени – дамский гребень, миниатюрное Священное Писание, позолоченные часы на цепочке, там еще лежит карточка «Клуба самоубийц». Вот я и подумал, что брат туда записался. И приехал сюда. Секретарь ничего мне внятного сказать не может. Или не хочет. Так что приезжайте. Да, я попросил Влада захватить из ящика моего стола заключение братьев Клемен. Оно ваше. Это же с вашей подачи мы вышли на брата. И дело закрыто. Прислать машину?

– Нет, спасибо. Я на трамвае.

– Смотрите.

Пе́трович отказался от машины, потому что пока следователь рассказывал ему все эти новости, его голова заработала, как часы. Это же надо так красиво придумать! Я же не слышал, о чем он там говорил с прокурором. Убедить того сделать обыск у брата и подложить ему перчатки с маслом. Значит, Гай Фокс действительно владелец конного завода. Так, мой банк работает по субботам, открывается в девять. Сначала в банк, положить в ячейку все материалы по Хиршбюлю, лошадники, шиш вы их у меня получите, и только потом – на трамвай. Сейчас он мог рассчитывать только на него. Трамвай не может его подвести.

Нет, что-то опять не бьется. Зачем Шнайдер поехал в клуб? Если он знает, что владелец конного завода – председатель, то он должен был просто порвать эту визитную карточку. Если же он, как и я, вычислил мотив ревности, то тогда ему тем более нечего делать в клубе.

Пе́трович тихо вернулся в кабинет, собрал бумаги, вышел в приемную, давай захватим и проектную документацию, надел пальто, закутался шарфом, написал Любляне записку: «Не волнуйся, я с Владом – по делам, отзвонюсь» – и тихо закрыл за собой дверь в бюро. Додумаю в трамвае.

Но додумать в трамвае не получилось. Когда Пе́трович после банка сел в трамвай, на подножку сзади него вскочил шулер.

– Доктор Пе́трович, вы – в клуб? Значит, нам по дороге.

Игра в открытую

Пе́тровичу стало дурно. Он оглянулся: кроме них, в трамвае никого не было. А вдруг кондуктор – тоже их человек?

– Доктор, успокойтесь. Зачем нервничать? Мне рассказал о звонке следователя вам доктор Пихлер. Он все слышал из приемной. Позвонил мне, и я – сразу на трамвай. А тут вы.

Шулер сложил руки в перчатках на коленях, потом поднял руки и повертел ладонями:

– Видите?

– Что?

– Мои перчатки. Они на мне. Вы же собираетесь рассказать следователю, что брат вашей знакомой, кстати, я и не знал, что она ваша знакомая, что брат – вытащил перчатки из моего кармана? Позавчера, когда мы сидели в «таможне».

Пе́трович вспомнил звяканье автомобильными ключами за спиной шулера.

– Вы поставите себя в глупое положение. В тот раз я вернулся и забрал свои перчатки в туалете. Гардеробщик и официант могут это подтвердить. Так что у следователя не мои перчатки.

Неожиданно голова заработала. Значит, я был прав. Шулер вызывал пожарных, хозяин конного завода дозарядил пистолет и препоручил шулеру подложить перчатки брату-клептоману. Шнайдер же сказал про шкатулку с дребеденью. А клептоманы любят коллекционировать свои трофеи. И визитка наверняка из бумажника Хиршбюля. Бумажник-то брат побоялся сохранить – выкинул. А визитку – оставил. Как трофей.

Голова работала великолепно, но именно из-за ясности головы Пе́трович чувствовал какую-то занозу. Нет, все равно не сходится.

– Если вы меня не послушаете, то не только поставите себя в неловкое положение клеветника. Я же вас предупреждал: у председателя на всех нас есть компромат. И это не заключение братьев Клемен. У него хранится очень интересная история, записанная со слов и ею же подписанная, одной экстравагантной особы, которой в детстве пришлось вытерпеть сексуальное насилие. Мне о ней рассказал психиатр, когда мы пили с ним мировую после лекции этого легионера. Вы же знаете, о чем я говорю.

Говори, говори, а ты, голова, работай.

– Скажу вам откровенно, – продолжил шулер, – я этого несчастного не убивал. Я просто написал письмо его сестре, и она, наверное, ему все рассказала. Вот он и повесился. Поэтому то, что он украл перчатки у меня, знаем только мы двое. А вторые перчатки, я их заранее подложил в туалет. Я же должен был подстраховаться.