Клубничный Яд

Я опираюсь на табурет, одна нога на перекладине, другая твердо стоит на земле. Быстрым движением втыкаю нож в деревянную поверхность верстака, заставляя Гарольда вздрогнуть.

— Перестань, блядь, меня перебивать! — кричу я. — Я пытаюсь рассказать тебе чертов анекдот! — провожу пальцами по вискам, пытаясь успокоиться, делаю глубокий вдох. — Убийца и бухгалтер, который обворовывал своего могущественного и очень мстительного босса, заходят на склад… — я ухмыляюсь, покачивая пальцем. — Хотя, подожди, ты ведь и так знаешь концовку. К тому же тебя сюда не заводили, тебя притащили. Ладно, расскажу другой…

Я на мгновение замолкаю, решая, какой анекдот рассказать.

— Слепой заходит в бар… и врезается в стул… потом в стол, — говорю, скрестив руки на груди, пристально глядя на Гарольда.

Его глаза метнулись влево, потом вправо. Он, видимо, пытается понять, стоит ли смеяться. Но когда этого не происходит, ни дрожи в плечах, ни малейшего признака веселья, моя улыбка медленно исчезает.

— Не смешно? — я подхожу ближе, выдернув нож из стола, и оказываюсь перед ним, мои черные ботинки касаются его начищенных коричневых туфель.

Он задыхается и корчится, делая жалкие попытки фальшиво засмеяться, с ужасом в глазах.

— Нет… — качаю головой, поднимая нож к его подбородку и поддевая лезвием ткань, закрывающую его рот. — Не нужно смеяться ради моих чувств. Хотя предупреждаю, я не переношу отказов.

Резким движением я разрезаю его кляп, освобождая его пухлые губы, и он с шумом вдыхает воздух.

Он всхлипывает, настоящие слезы наворачиваются на глаза, плечи и грудь содрогаются от судорог, вызванных адреналином.

Это моя любимая часть.

Доставая монету из кармана, я перекатываю ее с пальца на палец, сжимая нож в другой руке.

— Пожалуйста, — просит он, голос дрожит, высоко взлетая. — Я всё верну, каждый цент! Я не так много взял, я…

— Двести тысяч долларов может и не кажутся огромными деньгами для такого привилегированного засранца, как ты, но для других это чертовски много.

— У меня есть сорок тысяч в накоплениях. Еще пятьдесят я могу обналичить…

— Гарольд, Гарольд… ты что, думаешь, можно отмазаться? Дело ведь не в деньгах. Ты мог бы хоть жопу ими вытереть, мне всё равно. Знаешь, что меня по-настоящему бесит? Обман, предательство. Я думал, у нас что-то было… — я чешу щетину ножом, приподняв руку. — Если мы не прикончим тебя за все твои подлые выходки, что подумают остальные? Ты что, реально думаешь, мы дошли до такой жизни, прощая всё привилегированным ублюдкам, как ты? Это дело принципа, ты понимаешь, о чем я?

— О, господи, прошу тебя, — скулит он, слюни текут из уголков его рта, когда он дергается, пытаясь освободиться от веревок.

— Господа зовешь? — усмехаюсь я, наклоняя голову. — Да здесь только я, Гарольд. И я знаю всё, что ты натворил, — я встаю со стула и ухожу в тень, которая принимает меня с распростертыми объятиями. — Как думаешь, как там поживает ваша последняя няня?

— Ч-что? — его голова дергается влево, вправо, он пытается понять, где я.

— Ты знаешь, о ком я говорю, не включай дурака. Мне сказали, ты считаешь себя самым умным. Шестнадцатилетняя девчонка, которая выбежала из твоего дома, сжимая в руках скомканную блузку, с заплаканными юными круглыми щечками… Знакомо?

— Я-я не знаю, о чем ты…

— О чем я говорю? — кричу я из темноты. — Ты снова будешь мне врать, Гарольд? Пятьдесят тысяч долларов случайно перевелись на счет ее отца, потому что ты ее не домогался? Или две девчонки из колледжа, которые получили по сто тысяч баксов и подписали соглашение о неразглашении, потому что ты их не насиловал, да, жалкий ублюдок?

— Как? — воет он, скулит, как последняя сука. — Как ты узнал?

— Я знаю всё, Гарольд. Ты хочешь поговорить о Боге? Давно уже пора понять, что мольбы ему не спасут твою никчемную задницу. Я — твой конец. Судья, присяжные и палач в одном лице.

— Я заплачу тебе вдвое больше, чем тот, кто тебя нанял!

Я громко смеюсь, мой смех эхом разлетается по бетонному помещению.

— Ты мне предлагаешь мои же деньги, тупой ублюдок?

Я подхожу к нему сзади, наклоняюсь, так что мои губы оказываются прямо у его уха.

— Ты привык получать от жизни всё, чего хочешь. Привык выпутываться из любой дерьмовой ситуации. Я буду наслаждаться твоей смертью. Так же, как наслаждался смертью твоего отца.

Его рот приоткрывается, он тяжело сглатывает, кадык подскакивает вверх-вниз.

Я выпрямляюсь и обхожу стул, чтобы встать перед ним.

— Давай так. Я сегодня в хорошем настроении. Дам тебе шанс. Подбросим монетку.

— На что?

— На твою жизнь, глупенький. Угадаешь правильно — отпущу. Не буду тебя преследовать. Больше никогда не увидимся. Будешь жить.

— Ладно… — кивает он, в глазах блеснула надежда.

Я прищуриваюсь, наслаждаясь каждым граммом его надежды. Питаюсь ею, как пиявка.

Держа нож в левой руке, я кладу монету на большой палец правой руки.

— Когда подброшу, скажешь, что выпало.

Гарольд нервно улыбается, его взгляд скачет с меня на монету.

Уголки моих губ приподнимаются в усмешке. Я подбрасываю монету.