Клубничный Яд

Я смотрю на Финна, безмолвно давая понять, чтобы он остался у двери. Он кивает, прикручивая глушитель к стволу своего пистолета.

Я поднимаюсь по лестнице, ступенька за ступенькой, ощущая, как напряжение внутри меня нарастает по мере приближения к добыче. Бесшумно иду по коридору, уже зная, что он в главной спальне. Дверь приоткрыта, поэтому я прислоняюсь к проему и слушаю. Ящики открываются и закрываются, вешалки скребут по деревянным штангам, тяжелые, панические шаги по паркету раздаются где-то вдали. Он пакует вещи, готовится сбежать. Предсказуемый мелкий подонок.

Я тихонько толкаю дверь и крадусь к ванной комнате с гардеробной, размером с мою детскую. Когда подхожу к дверному проему, Хамфри стоит ко мне спиной. Я убираю пистолет в кобуру, наблюдая, как он набирает в руки украшения и шкатулку с часами.

Затем он оборачивается.

Увидев меня, его глаза расширяются до размеров блюдец, зрачки становятся больше от страха. Его тело замирает в полушаге, и я улыбаюсь.

— Привет, — говорю я, затем делаю шаг вперед и ударяю кулаком ему в нос, заставляя уронить коробку с часами и украшениями. Кровь брызжет ему на рот, и я хватаю его за окровавленную рубашку, чтобы удержать на месте, пока снова и снова бью, превращая нос в месиво.

Всё еще держа за грудь, поворачиваюсь и тащу его бьющееся тело к углу спальни, бросая в декоративное кресло.

Его руки взлетают вверх: одной он закрывает лицо, пока кровь льется из изуродованного месива, которое раньше было носом, а другая парит над головой, пытаясь защититься от дальнейших ударов. Я стою перед ним, наблюдая за страхом и его выражением лица, когда до него доходит, кто я такой.

— П-пожалуйста… — бормочет он, кровь разбрызгивается по его коленям, пока он говорит. — Пожалуйста…

— В этой комнате отличное освещение, — говорю я, доставая монету из кармана. — А вид захватывает дух.

— Я ничего не сказал федералам! — выплевывает он, ерзая в кресле.

— Нет, не сказал. Но скажешь.

— Нет! — кричит он. — Я не буду. Уеду в Сан-Мигель.

— Сан-Мигель? Ты едешь не в Мексику, сенатор. Я сделал звонок по пути сюда. Твой частный самолет наготове и планирует отвезти тебя на Кубу. Направляешься к той собственности, которую купил в Баракоа под вымышленным именем Кэрри Франклин, да? Видишь ли…

Я провожу рукой по щетине на подбородке и хожу перед ним взад-вперед.

— Долгосрочные отношения строятся на честности и доверии, а ты только что мне солгал. Как я теперь могу тебе доверять?

— Хорошо, хорошо, — плачет он, его распухшие веки уже становятся фиолетовыми. — Ты прав, я еду в Баракоа. Но они никогда меня не найдут. Я никому ничего не скажу, — рычит он в конце.

Так много эмоций, так много страха, я впитываю всё, как суккуб²⁹. Как бы я ни ненавидел то, кем стал, в тишине перед сном могу признаться, что люблю это. Оголенный нерв жизни перед смертью. Только по этой одной причине я никогда не пожелаю стать кем-то другим.

Перекатывая монету по суставам пальцев, я глубоко вдыхаю, затем спокойно выдыхаю. Если бы у меня было время, я бы растянул это убийство на несколько дней. Исцелял бы его каждый раз, когда ранил, чтобы делать это снова и снова. Но у меня нет на это времени. Федералы действует быстро.

Но я действую быстрее.

— Хочешь шанс выжить, сенатор?

— Да! О, боже, пожалуйста, да! Я сделаю всё, что угодно. У меня есть деньги, женщины…

— Я похож на человека, которому нужны подачки? Ты тупой мудак, но я дам тебе шанс вернуть свою жизнь.

Его глаза блестят от желания и стремления выжить. Он не осознает, что последнее, чего добьется в своей жалкой жизни — ухватится за надежду там, где ее никогда не было. Он видит мою монету, слышит мое предложение оливковой ветви. Он сделает ставку из Тьмы ради проблеска Света. Без надежды не за что бороться. Так что я даю ему эту надежду.

Я даю всем им надежду.

Потому что нет ничего лучше, чем наблюдать, как они сражаются, а затем видеть, как их лица искажаются, когда приходит осознание и понимание того, что они вот-вот умрут.

— Я подброшу монету, — спокойно говорю я, держа ее вертикально. Солнце из большого окна с видом на океан отражается от поверхности монеты.

— Если угадаешь — орел или решка, я позволю тебе жить. Можешь улетать в Баракоа или куда, блядь, ты собирался.

— Ты позволишь мне уйти? Просто… выйти отсюда?

Я киваю.

— Я позволю тебе уйти. Просто… выйти отсюда.

Он кивает.

— Хорошо. Хорошо.

Улыбаясь, я подбрасываю монету. Мы наблюдаем, как она взмывает вверх, затем падает. Я ловлю ее в кулак, затем прижимаю к другой руке. Мои глаза встречаются со взглядом Хамфри.

— О, э-э, решка!

Я изучаю изгиб его бровей, дрожь губ, дергающийся кадык, когда он нервно глотает.

Хрустнув шеей, я впитываю силу его оптимизма. Поднимаю руку, открывая сторону монеты с орлом, затем наблюдаю, как его лицо обмякает под засыхающей кровью.

— Ну что ж, — пожимаю я плечами. — Такова судьба.