Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Велосипедист, подразумевается, прежде всего Личность – а не частица аморфной массы, тушащейся в собственном соку внутри железных банок, которые зажаты в «пробке» между другими банками. У него есть масса способов проявить индивидуальность; он толерантен и «прозрачен», он не участвует в коррупционных схемах и «стреляющих свадьбах» – и даже когда проскакивает на красный свет, делает это с таким уважением к гражданскому обществу, что и сам Чехов, требовавший от интеллигентного человека не замечать, когда кто-либо проливает ему на скатерть соус, порадовался бы про себя этому маленькому нарушению правил не меньше, чем если бы ему самому на штаны вылили целую кастрюлю кетчупа. По существу, на наших глазах совершается грандиозная революция, тектонический сдвиг, смена уклада и разрушение устоев. Нас вытаскивают за шиворот из привычного – украшенного георгиевской ленточкой и наклейкой «На Берлин!», со старой доброй бейсбольной битой в багажнике и газовым пистолетом в бардачке – автомобиля и пересаживают на тощий костотряс: свобода! Так Столыпин клещами вытаскивал крестьян из общины, «для их же собственного блага». Даже и Столыпин, однако ж (хотя мы помним, чем все это кончилось – и для крестьян, и для реформатора), не посягал на то, чтобы вторгнуться, ни много ни мало, в процесс познания: трансформировать сам способ постижения необъятных отечественных пространств. Если раньше базовым инструментом здесь считалась Емелина печь – а еще лучше обломовский диван, этот метафизический Т-34, позволяющий свести физическое перемещение к минимуму, то отныне предполагается, что без велосипеда тут далеко не уедешь.

Что мы получили? Интервенцию и диктатуру. Обломовка оккупирована Штольцами – эффективными менеджерами, наиэкономнейшим из возможных способов преобразующими мускульную энергию в кинетическую. На дороге правят бал люди будущего: мобильные, шустрые, с приклеенными улыбочками; авангард истории, своего рода новый пролетариат – которому нечего терять, кроме своих, хм, велосипедных цепей. Это принципиально «несерьезные» люди – в том смысле, что по ним трудно определить как их социальный, так и идеологический, возрастной и даже иногда половой статус. Кто там виляет между «икс-пятым» и «солярисом»? Не то колорадер, не то белоленточник, не то дауншифтер, не то гастарбайтерша; при этом разница между BMW и «солярисом» известна каждому, а про BMW так вообще все понятно – даже год выпуска. А велосипед? Какой там год; ты поди отличи «бромптон» от «стелса»; и тот символ и инструмент свободы, и другой. В сущности, велосипедист в России – это существо, которое описывается апофатически, через отрицание: он не то и не то. А что? А непонятно что, «чорт знает, что такое», как у гоголевского Поприщина; куда хочу, туда качу; но не является ли повсеместная котолеопольдизация и подразумеваемая ей «свобода» иллюзией, на деле закрепощающей сознание, навязывающей ложные модели?

Забираясь на велосипед, ты притворяешься, будто обитаешь в маленькой безопасной европейской стране, с податливой географией, благоприятным климатом, хорошо изученным прошлым и предсказуемым будущим; покрытой густой сетью автобанов, населенной прогрессивно мыслящими личностями, не имеющими никакого отношения к поставкам энергоносителей. Разве такая «свобода» не приводит к дезориентации граждан – которым начинает казаться, что они живут не в стране размером с Луну, а где-нибудь в Голландии? Разве можно назвать свободным того, кто, вместо того чтобы, закупорившись в пятничной пробке, наслаждаться «натуральным» равновесием и осознанием существования глубинных связей между чувствами, предметами, страстями, вынужден все время крутить педали – чтобы удержать искусственный баланс и в надежде приехать, наконец, в Небесный Иерусалим, населенный гармоничными личностями, победившими коррупцию и преодолевшими идиотизм проектировщиков дорог, а на деле – чтобы банально не грохнуться о левитановско-саврасовскую землю?

Летом, в час заката, когда купола Новодевичьего монастыря наливаются багрянцем, а пробка на Лужнецкой эстакаде растягивается до самого Шмитовского проезда, зеркало старого пруда наполняется отражениями велосипедистов; словно тени по стенам платоновской пещеры, мы плывем по зыбкой поверхности воды. Возможно, в Европе велосипед – и правда символ свободы и, так сказать, духовного раскрепощения; у нас же из символа свободы он превратился в символ, по сути, тоталитаризма – просто потому, что вместо свободы (которая, как известно, есть осознанная необходимость) велосипед привозит нас в царство неосознанной случайности; из ниоткуда – в никуда.