Клыки Доброй Матери

Откуда-то донеслись голоса — Нуру не поняла, откуда, но поспешила укрыться, сжалась в сумраке меж стеной и колонной. Вскоре люди показались, и она узнала Бахари. Он шёл, высокий и хмурый, и трое сопровождали его. Он торопился, и края алых одежд развевались и летели за ним, как дрожащее пламя.

— Время на исходе, — сказал он. — Сейчас всё решится. Если каменный человек не примет его кровь, что же, пусть за дело берутся боги кочевников.

Нуру подождала немного и, тая дыхание, последовала за ними в отдалении. В зале без потолков — только свет и колонны — она отстала, моля Великого Гончара, чтобы её не разглядели, серую, чуждую этой белизне и стёртому золоту. И хорошо, что отстала: другие пришли откуда-то со стороны. Они вели под руки пленника, окровавленного, избитого — даже не вели, а тащили, он едва шёл, — и грубо толкали в спину.

— Мараму! — ахнула Нуру, зажала рот рукой и села в песок у подножия белой колонны. Нащупала нож — но что она сумеет, одна против всех? Тронула дудочку. Пальцы дрожали.

Но дудочка не дала ей силы, не подсказала, что делать. Нуру поднялась, не чуя ног — она не могла идти, не могла! — и, ничего не понимая от страха, всё же сделала шаг.

— Прими его кровь, о Старший Брат, — говорил Бахари, склонив голову. — Прими его кровь! Проснись, откликнись на мой зов, и я расскажу, что было, пока ты спал!

Мараму держали рядом. Он тоже клонил голову, но не в знак почтения, а потому, что едва мог стоять.

— Сафир! — зашептала Нуру непослушными губами, прижавшись к колонне. — Молю тебя, встань, останови их… Молю тебя, встань! Молю!..

Бахари поглядел в сторону и кивнул.

Мараму ударили в грудь. Нуру услышала короткий стон, увидела, как подогнулись его колени. Он ещё пытался стоять, но ноги не держали.

Его опустили на камень, и он застыл. По белой опущенной руке стекала кровь, кровь текла по ногам Сафира, а Бахари замер, вглядываясь, и ждал. Он ждал напрасно, и Нуру ждала напрасно.

— Молю тебя, встань! — беззвучно шептала она неизвестно кому. — Молю тебя, встань, молю, встань…

Один из людей отряхнул нож.

— Я вернусь к гостям, — сказал Бахари. — Унесите тело.

— В зале убрать?

— Долго. Оставьте как есть.

И добавил с досадой:

— Хотел бы я справиться сам, но время! Времени не хватило.

Он убрался. Прошёл мимо, не зная, что Нуру сидит за широкой колонной, кусая пальцы, чтобы не закричать.

Она отползла и проследила, как Мараму без жалости волокут по песку. Ему больше не была нужна ничья жалость, ничья помощь — стало поздно для того и другого. Он выбрал свой путь, сделал шаг, сделал второй — а на третьем его подвели. Одна оказалась слаба и глупа, а другой…

Нуру не помнила, как дошла до зала и встала перед каменным человеком. Он сидел, равнодушно глядя, а песок взялся коркой от пролитой крови, песок отсырел до дна, и смердело, как у сорных ям в дни забоя скота, и мухи роились и пили кровь, свежую кровь на каменных коленях.

— Как ты мог, — сказала Нуру, проводя рукой по кровавому следу, и опустилась без сил. — Как ты мог! Слово сказать, шевельнуть пальцем… Ты мог его спасти, но ты не стал!

Её ладони всё собирали кровь, ещё горячую, а сердце разрывалось, но слёзы не текли.

— Разве ты такой? — спросила она. — Видно, такой. Видно, я тебя не знала. Придумала себе друга… Шла, тревожась, что тебе плохо здесь, что ты ошибся, что страдаешь — шла в Фаникию за тобой! Я шла, хоть ты меня бросил. Меня продали в дом забав, а это судьба не лучше, чем быть женой Хепури, и человек, чья кровь на твоих коленях, защитил меня. Он заботился обо мне, но сердце его тревожилось и об этих землях, хоть он родом с других берегов. С тех, где, ты говорил, живут дрянные люди!

Голос её задрожал. Подавив короткое рыдание, Нуру продолжила:

— Ты сам дрянной. Ты просто мёртвый камень! Сердце твоё жило долго, но не узнало жалости и доброты. Я считала тебя своим другом с давних пор, но тот, кто знал меня несколько дней, сделал для меня больше. Я слышала, каменные люди заботились об этих краях, но вот ты сидишь, весь в чужой крови, а он — странник с других берегов! — умер за эту землю. Лучше бы ты рассыпался на куски, лучше бы мне не находить тебя вовек!

Она умолкла, прижавшись к коленям, ещё хранящим тепло чужой крови, и опустила голову на руки, а каменный человек молчал. Только мухи гудели, да где-то далеко-далеко вздохнул Великий Гончар, и дыхание его пронеслось над Фаникией, тревожа деревья в садах.

Глава 17. Боги

Я молчал.

Я истратил все силы на мысли о том, что встану, когда приведут мальчика. Я ошибся, и ошибка стоила ему жизни. Я хотел забыть. Хотел не чувствовать боли.

Бахари приходил ко мне. Недвижная маска его лица растрескалась, явив морщины. Он молил. Он вставал на колени, позаботившись, чтобы никто не видел. Он резал свою плоть, добавлял к крови новую кровь, — я молчал.