Клыки Доброй Матери

— Здесь был город, каменный, большой. Один из моего народа возвёл его для вас, младших детей. Я хочу узнать, что случилось с городом, и, может, отыщу там следы брата.

— Город? Как он звался?

— Тевара.

— Я такого не знаю. А если он в трёх днях пути от нашего берега, уж я бы слышал!

— Ведь ты не покидал свой берег, — сказал я. — Откуда тебе знать. Подожди тут.

Но ждать он не стал, а пошёл за мной, оскальзываясь на горячем песке.

— Каменных городов не осталось! — выкрикивал он, поджимая то одну, то другую ногу, и, морщась, торопился меня нагнать. — Великий Гончар их все разрушил! Вы слишком гордились собой, зазнались, хотели создать что-то лучшее, чем смог бы он, вот он и разгневался!

— С чего ему гневаться? — спросил я, остановившись. — Разве хороший отец сердится на детей, что в чём-то его превзошли? Разве не гордится он, не радуется вместе с ними?

— С таким, как он, соперничать нельзя!

— Разве мы соперничали? Творя, мы прославляли его.

— Что же тогда твоего народа не стало, а те, что есть, обратились в камень? А, что скажешь?

Я промолчал.

Здесь мы проходили с Дживой. Я шёл, чтобы помочь, но увидел поля и стены, и Джива со смехом признался, что город уже построен и меня ждут как гостя. Молча я смотрел, как пляшут с ветром налитые колосья, как быки везут воду и как мальчики не старше этого, что рядом, их подгоняют. Я вспомнил, как высчитывал, сколько дней потеряю, и как стыдился потом этих мыслей.

Всё ушло. Где тянулись поля, где вставали стены, теперь желтели пески. Где трудились люди, остался лишь ветер, и больше он не нёс голоса и смех. Город, возведённый с такой любовью, исчез, и его погребла пустыня.

— Вернёмся, — сказал мальчик. — Смотри, всё пески да пески. Можно идти, пока даже ты не высохнешь, и ничего не найти!

Но что-то тянуло меня туда. Я шёл и взывал, я безмолвно молил, чтобы хоть что-то в этом заброшенном месте откликнулось, и сердце моё рвалось от невыплаканных слёз.

Я шёл, вспоминая, и в дрожащем от зноя воздухе передо мной легла дорога, и зазеленели холмы, покрывшись травой, и встали городские стены. Мальчик ахнул — должно быть, он видел то же, что и я. Он побежал вперёд, забыв об усталости, и я заспешил за ним.

Но мы были здесь не одни. К городу мчались всадники на чёрных быках, не путники, не торговцы — воины с короткими луками и с мечами, изогнутыми, точно перья с крыла рауру. Нагнав мальчика, я взял его за плечо, чтобы остановить. Мы стояли на виду, почти у стен, но всадники нас не заметили, и я не слышал ни их голосов, ни крика быков, ни шума дороги, — ничего. Молчал и город.

В один миг небо померкло над нами, и зажглись вечерние огни.

Всадники остановились на холме, пропуская вперёд одного, с головы до пят в чёрном, с закрытым лицом. Он вскинул тонкие руки — упали рукава свободных одежд — и, запрокинувшись к небу, застыл. Ветер, неслышный нам, налетел, срывая листья и ломая ветви. Пески поднялись и накрыли город.

Всадники напали вместе с бурей, обнажив кривые мечи. Я видел их растянутые в крике рты, но самого крика не слышал, как не слышал и тревоги в городе, и не чуял дыма и треска расползавшегося огня. Буря прятала город, и ветер, не тревожа нас, рвал её серое полотно. В прорехах мелькали то копыта быков, то пламя, то люди, бегущие прочь. Тот, что призвал бурю, стоял на холме и смотрел.

Город был обречён, он не ждал этой чёрной беды. Никто не знал, где укрыться, а ветер нёс стрелы и вместо того, чтобы мешать лучникам, метал каждую точно в цель.

— Что ты стоишь? — воскликнул мальчик. — Что же ты стоишь, сделай хоть что-то!

И сорвался вперёд, во тьму, в огонь, безоружный, слабый — зачем? Он ведь даже не знал этого города.

Навстречу ему из огня и тьмы выбежал юноша. Он спешил прочь от стен, подгоняемый страхом, озираясь, и ветер трепал его чёрные кудри и края одежд.

Стрела нагнала юношу, ударила в спину. Должно быть, он не успел понять, что случилось, и упал, протягивая руку. Взгляд его, испуганный, молящий, на миг коснулся нас, живые пальцы прошли сквозь бесплотные, и город, всадники, буря — всё исчезло. Так же быстро, как потемнело, мрак сменился днём.

— Я держал его! — закричал мальчик, упав на колени. — Я держал!.. Где он, куда делся? Ты видел? Ты видел?..

Он принялся разбрасывать песок, не замечая, что сам уходит в него всё глубже.

— Поздно спасать того, кто умер много жизней назад, — сказал я. — Остановись, ты его не отыщешь. Это плохое место, уйдём.

— Ты! — воскликнул мальчик с гневом. — Только и можешь, что стоять и смотреть, ты камень, камень, ты не живой! Его можно было спасти, только нужно было что-то делать, а ты лишь смотрел — нет, не тронь меня!

Я поднял его с усилием, сам погрузившись в непрочный песок. На миг показалось, мы так и останемся здесь, в этом давно ушедшем городе, но нет, я сумел сделать медленный шаг, и ещё один, и ещё.

— Ты так же смотрел и молчал, когда Нуру просила о помощи? — выкрикнул мальчик, пытаясь вырваться, и ударил меня по плечу. — Неужели не хотел ты хоть руку протянуть? Ты же мог!

Мы вышли туда, где ноги стояли твёрдо, и я отпустил его. Он сел, будто разом лишился сил.