Клыки Доброй Матери

— Кто говорит о краже? Я наместник Великого Гончара, отец этих земель, и всё, что здесь есть, моё. И лодка моя, если я пожелаю. Я приказываю тебе: возьми мою лодку, и уплывём. Оставим её на том берегу. Никто не понесёт убытка.

— Что ж, раз так…

Светлоликий выбрал большую лодку, но Поно указал на другую, плоскую и узкую, сплетённую из высохших стеблей.

— Такая лодка не приличествует мне, — возразил Фарух. — Я хочу плыть на этой.

— Мы не управимся с ней и вдвоём! Будем кружить у берега, пока нас не найдут. А эта лёгкая, быстрая — оттолкнёмся шестом, и уже на той стороне.

— Ты погубишь меня, уронишь в воду! Делай, как я приказал, или пожалеешь.

Они застыли друг напротив друга, меряясь взглядами, и Поно не опустил головы.

— Сделаю, как ты приказал, и пожалеем вдвоём, — сказал он. — Нас догонят и схватят! К тому же большую лодку видно издалека.

— Хорошо же, — согласился Фарух, и вспыхнувшая лампа осветила его — мокрого, потерявшего золотой обруч, с волосами, прилипшими к щекам, и с губами, искусанными в кровь. — Ты повезёшь меня на лодке, которую выбрал, но если я упаду в воду, ты ответишь за это! И опускай голову, когда говоришь со мной. Я сносил твою дерзость, но больше терпеть не стану.

— Я спас тебе жизнь! — воскликнул Поно. — Спас тебе жизнь, рискуя своей, а ты — вот так? Возвращайся в Дом Песка и Золота, уж там ты получишь должное почтение! Когда я пришёл, ты даже не выслушал меня, ты — ты меня обокрал! — и велел бросить в колодец, а теперь винишь за дерзость? Иди себе, иди!

Светлоликий посмотрел на город, хотя во тьме ничего было не разглядеть, и утёр мокрое лицо. Уходить не спешил.

— Я наместник Великого Гончара, — сказал он. — Оскорбляя меня, ты оскорбляешь его, а этого он тебе не спустит. И всё же я добр и прощу тебя, оттого что вижу: ты поступаешь так не со зла, а лишь по невежеству. Теперь вези меня на тот берег.

И, подойдя к лодке, он лёг на живот и обхватил борта руками.

— Сядь, — велел ему Поно. — Сядь, а то мне некуда сесть, кроме как на твою спину.

— Если сяду, я могу упасть в воду!

— Держись крепче, и не упадёшь. Что же, ты жил у озера и не выучился плавать?

— Мне, Светлоликому, плескаться с грязным людом?.. И почему вода здесь так холодна? В моей купальне она теплее!

Всё-таки он сел, поджав ноги и крепко взявшись за верёвки, которыми были обвязаны стебли. Поно встал за его спиной и с усилием оттолкнулся от дна шестом.

— Лодка перевернётся! — воскликнул Фарух, и, дёрнувшись, вправду едва её не перевернул.

— Сиди смирно! — прикрикнул Поно, налегая на шест. — Однажды я правил лодкой на море, когда вставали волны в мой рост, и я её не разбил и не утопил. А тут, в озере, вода спокойная, только глупец перевернётся. Сиди смирно, и доплывём!

Дождь притих. Великий Гончар не лил новую воду, только уже пролитая стекала с гончарного круга с ровным шумом. Озеро простиралось, едва различимое под небом, начавшим сереть, и было видно едва-едва, как расходятся круги от капель и от лодки, сталкиваясь и пересекаясь — а в трёх шагах чернота, и у берега чёрные ветви купаются в холодной воде. Чёрен был и город на холме. Светились, может быть, два-три огня.

— На том берегу возьмёшь повозку, — сказал Фарух. — Крытую… Впрочем, об этом ты догадался и сам. Мне нужна сухая одежда, та, что приличествует наместнику. В чей дом ты меня отвезёшь? Этим людям можно доверять? Отвечай!

— Кто же ставит повозки на берегу? Никаких повозок там не будет, — неохотно откликнулся Поно, думая о своём.

— Значит, найдёшь. Довольно я мок под дождём! Тебя, похоже, это не заботит. Ты до того дерзок, что я не знаю, гневаться или удивляться. В Доме Песка и Золота ко мне и не подпустили бы такого нерасторопного. Там за плохую работу ты поплатился бы головой!

— А я не нанимался на тебя работать, — сказал Поно, останавливая лодку. — Больно нужно! Что сделал Мава?

— О ком ты говоришь?.. Греби, я замёрз и промок!

— Мава работал в твоём саду. Что он сделал не так? За что ты велел бросить его в колодец?

— В саду? Может, ты думаешь, я знаю и тех, кто чистит выгребные ямы? Ты или наивен, или попросту глуп. Лучше скажи мне про Чинью…

— Мава, — упрямо повторил Поно. — Если не помнишь имени, скажи, что он сделал!

— Что-то, за что бросают в колодец, — передёрнув плечами, сказал наместник, и стало слышно, как стучат от холода его зубы. — Не забывайся! Кто ты такой, чтобы допрашивать меня? Это не твоё дело!

— Нет, моё! — сказал Поно и бросил шест. Упав в воду, тот поплыл прочь. — Моё, потому что я тоже сидел в твоём колодце. Маву приковали цепью к стене и не давали еды. Воды не давали тоже, а дни стояли жаркие. Он сидел на гнилой соломе, в нечистотах, облепленный мухами, и так и умер — представь, что это была за смерть!

Фарух молчал, и Поно закричал, распалившись: