Клыки Доброй Матери

Вот печь — она провалилась, наполнилась грязью, а рядом метла. Вот дом хозяйки, растрескавшийся, со сломанной ставней — она теперь лежит под окном, и ковёр, что висел над дверью, упал. Это было много дождей назад. Вот то, что осталось от ложа, а вот сундук с треснувшей крышкой, и на ней — пять медных ногтей.

Попятившись, Нуру бросилась ко второму дому. Тот остался таким, как она и помнила, а когда открыла, Мшума бросился под ноги, визжа. И внутри всё осталось прежним — циновка, подушки и блюдо, и сумки, — всё как они оставили, уходя.

Подтянув к себе сумку, Нуру принялась рыться в ней, отбрасывая кольца и браслеты, подвески и бусы — Мараму ничего не взял. Ножи оставил тоже, и белую дудочку — она и нужна. У кого ещё спросить совета?

Пакари вертелся, лез под руку, тыкался мокрым носом в лицо. Нуру его отстранила, села, поднесла дудочку к губам. Дунула — и выронила, вскрикнув.

На мгновение ей почудился человек, чужак с других берегов. Не старый, не молодой, волосы светлы, хоть и темнее, чем у Мараму, а взгляд плутовской, хитрый. И всё звенели в ушах его слова:

«Давно я не слыхал этакой дрянной игры!»

Глава 15. Комната писцов

Поно замер на ступенях, на затёртых чужими ногами до гладкости досках, брошенных на глину, чтобы не скрипели. От пыли свербело в носу, всё тело затекло — но тут, в горшке, не больно-то пошевелишься, и беда, если чихнёшь меж гулких стен.

Поно прислушивался и ждал, сжимая камень в руке. Он так его и не бросил.

Глаза уже привыкли к сумраку. Те, что проложили этот ход, узкий, точно крысиный лаз — не выпрямишься, — провертели в стенках горшка несколько дыр. Их стало видно, когда ночная лампа на миг осветила комнату. Можно слушать и смотреть, только слушать и смотреть было нечего. Старуха говорила, в комнате прежде трудились писцы, но, может, те времена давно прошли. Только бы не вышло, что сюда никто не ходит!

В тепле клонило в сон, и Поно щипал себя. Не для того Великий Гончар ему помогал, чтобы проспать удачу.

Когда он бежал из колодца, налетел на двоих. Следили, должно быть, за порядком, да только не уследили. И как только они не слышали его шагов? Один дремал, закинув руки за голову, второй чистил и ел яйцо. Поно выскочил наружу, после мрака ослепший, запнулся о спящего, устоял, ошалело взглянул на второго. Тот застыл с приоткрытым ртом — борода в крошках — и даже крикнуть догадался не сразу. Поно уже нёсся вниз по холму, задыхаясь, когда за спиной раздалось:

— Эй!.. Эй, а ну стой!

Кто остановится, когда смерть догоняет его? Поно не стал. Берег озера лежал меньше чем в сотне шагов. Когда-то вода стояла выше, наполняла колодец, теперь отступила.

Продравшись сквозь заросли, Поно только успел заметить: вот лодка, вот тянут сети, а там полощут бельё и дети бросают камешки, — и влетел в плотную воду, размахивая руками, сделал шаг, другой, поскальзываясь на илистом дне — и ушёл с головой в рыжую муть. Вдохнуть забыл, но держался, пока перед глазами не стало черно и в груди не заболело, а тогда поднялся, закашлявшись, быстро утёр глаза и осмотрелся. Выбрал путь, чтобы дальше от лодок, ещё подышал и опять нырнул.

Великий Гончар помог, и хватило сил доплыть до другого берега. Он помог, и на берег пришли стада, и быки не встревожились, когда из воды выбрался мальчик и упал, задыхаясь и кашляя, у их ног, у тяжёлых копыт. Может, только тронули мягкими губами и прикрыли собой, спрятали.

На другом берегу суетились люди, приказывали рыбакам искать, но искали не там. Поно, отдышавшись, встал, посмотрел из-за бычьих спин, как плывут лодки, как тянут сети, пытаясь найти тело, и тычут шестами, мутя воду.

— Ха! — сказал он губами, застывшими от холода, и пошёл, хромая и дрожа, сквозь стадо. Протолкался меж тёплых боков, огляделся вокруг — пастуха не заметил, и ладно. Значит, и пастух его не увидел.

Торговцы проезжали здесь часто, держали путь и в саму Фаникию, и мимо неё к морю, к берегу Соли, где, говорят, даже и дома сделаны не из глины, а из соляных кубов, и накрыты коровьими шкурами. Это значило, что дальше по дороге, но не слишком далеко, должен был стоять дом быков и телег, и Поно, глядя в тёмное небо, уже думал туда пойти, да только сразу вспомнил про то, что его ищут стражи, а ещё про Шабу.

Пока Великий Гончар трудился, Поно лежал в стороне от дороги, в жёсткой высокой траве, и всё повторял: старая Чинья сидит в колодце. Сидит и ждёт помощи, но в город пока нельзя. К ней, верно, уже спустились. Она ни в чём не виновата, но эти люди хуже зверья, сгонят злость на старухе…

Старая Чинья сидит в колодце. Что у неё за богатство, что её мучают так? Неужто у людей Светлоликого Фаруха так мало еды и золота, что им нужно чужое?

Тот пёс, Бахари, говорил что-то про каменного человека. Сказал, если кочевники его разбудят, старуха не будет нужна. Чем она владела? Отчего верила, что Светлоликий Фарух поможет, если услышит её имя?..