Княгиня Ольга

— Как будто в Чернигове нет своих колдуний и своих травознаев… Ведь оттуда всегда привозят разрыв–траву… Сказывают, там один какой‑то боярин всегда в Иванову ночь идет траву косить — где у него коса переломится, там и разрыв–трава растет… Тот, что уверяет всех: он‑де из старинного рода жрецов Ярилы — боярин, ему Ярила и посылает разрыв–траву…

Жрецы Ярилы — бояры, может быть, и правда, давняя, нам уже неведомая…

— Кроме разрыв–травы, княгинюшка, еще много других; трав, — сказала нянька сухо. Ей показалось, что княгиня Ольга опять выгораживает Марину.

— Ты, нянька, права… Колдовства Марины очень шумели, и все же… — сказала княгиня Ольга. — Как разгневается Святослав!

— В Чернигове река Стрижень и святилище Стрибога… И на Болдиных горах святилища, святилища… Отовсюду едут на поклонение… Толпы идут… что там делать Марине? — У княгини Ольги опять закружилась голова, и силы оставляли ее.

— Еще — что? — неожиданно для себя сказала княгиня Ольга. — Говори — сразу…

— Нюх твой, княгинюшка, и болезнь не притупила, — ответила нянька. — А я‑то все ладила, хоть повременить… Не все–все на твою бедную головушку вываливать…

Княгиня Ольга отложила пергамент в сторону и закрыла глаза.

— Говори, нянька, — сказала она, — лучше все сразу.

Нянька уселась поближе к ложу и вдруг вскинулась:

— А где же накидка твоя соболевая? Не вижу ее… тебе бы сейчас прикрыться…

— Марине отдала, когда прощалась с нею, — ответила княгиня Ольга, не открывая глаз. —Зажги, нянька, свечу.

— Зажгу, зажгу, хоть и светло, — проворчала нянька. — Аноза твой тоже все огонь жгет, а толк‑то какой?

— Такой толк, нянька, что воск — вещь самая чистая, собран он со множества прекрасных цветов, это наш светильник, его с небес видно, — ответила княгиня Ольга.

— Может с твоих небес видно, а на земле толку от этого огня мало… Вот Малуша задумала уехать в свое село Малшино, сказала, как ты оправишься, так и поедет она, —сурово сказала старуха.

— Что же ты молчишь?! — вскинулась княгиня Ольга.

— Да не знаешь, что наперед ставить, что позади засунуть, — отрезала нянька. — И Порсенну похоронили, и Маринку похитили, да вот еще с Малушей нездорово… Люди Святослава все сундуки с книгами таскают, уж не знаю, сколько их и привезли, поп какой‑то около них бегает да девка чернявая, болгарка, все хохочет тут…

— Как кличут ее? — спросила княгиня Ольга, не отрывая глаз от пламени свечи: оно трепетало, будто в опочивальне гулял ветерок, а окно было закрыто. — И какой может быть поп со Святославом? — устало спросила княгиня Ольга.

— Вот и мы все удивляемся, — рассудительно сказала нянька, — а девку Младой кличут, молода совсем, под имя свое…

Нянька сняла с глиняного горшка многослойную стеганую покрышку, которая укутывала его, и приятный запах какого‑то вкусного варева легким паром поднялся над горшком. Нянька ловко зачерпнула оттуда глиняной утицей, обтерла донце ее мягкой тряпицей и поднесла к губам княгини Ольги.

Та зажмурила глаза от горячего пара, поднимавшегося из утицы:

— Что это, нянька?

— Пей, пей, голубонька моя, да не спрашивай, а то половина силы утечет… Скажу только, что тут осетр варился, и раки толченые, и травы росные — по росе собранные… Пей! Глоточек хлебнешь — и силушка в тебя вольется… Лихорадка–лихоманка тебя истрепала. Настоящая трясовица была… Я тебя только купальскими травами и отпоила…

Княгиня Ольга засмеялась:

— Какими купальскими! Ты меня горькой полынью поила… Я даже в жару чувствовала эту горечь!

— Так без полыни и выздороветь нельзя, — вздохнула нянька, — ты уж меня прости…

— А взвар твой вкусный. — Ольга вытерла капли пота, проступившие на лбу. Она наконец‑то вспомнила, что ускользало все время: Порсенна говорил ей о воеводе Святослава — Свенельде.

— Нянька, где Свенельд? — спросила княгиня.

Старуха, как всегда, поняла то, о чем княгиня не спросила, но что волновало ее глубже всего.

— Святослав очень тревожился о твоей болезни, ругал Валега — зачем все пропустил, и даже услал его куда‑то… А Свенельду — где быть? Он с князем Святославом, ушли в короткий совсем поход, князь сказал мне, что вернется скоро/потому что боится за тебя…

Вот это княгиня Ольга и хотела больше всего услышать, это было самым сильным лекарством… Любовь сына… Какая полынь? Какие купальские травы? Опять ведь: любит — не любит, вечная женская — горче полыни — боль…

— Уж не в Чернигов ли они снарядились? — спросила княгиня няньку оттого, что ей захотелось, как девочке, утешения. Чтобы погладили по голове и успокоили: «Нет, нет, не бойся!»

Сердце‑то дрожит…

Нянька ничего не ответила про Чернигов и Свенельда, будто княгиня его не упоминала. Она приняла пустую утицу из рук княгини Ольги:

— Силенок нет больше похлебать?

— Погоди, нянька, сразу не могу… Говори еще что…

Нянька отошла от постели и села на дальнюю лавку.

— Нужно велеть, чтобы соболей тебе принесли, тебе без них не положено. Да и здравие от них пышет, как сороком‑то укроешься… А еще привез Святослав царя болгарского брата, он‑де хочет жить на Руси, вот они со Свенельдом и поехали вотчину ему показать, — сказала нянька, глядя в сторону.