Княгиня Ольга и дары Золотого царства

Она посмотрела на Мистину, взглядом договаривая то, что он и так знал.

– Не тревожься, княгиня, – мягко сказал он, глазами давая понять, что весь риск отлично видит. – Мы тоже не пальцем де… не в дровах найдены. Догадаемся, куда соломки подстелить.

И невольно они с Олегом взглянули друг на друга. Последний князь Моравы мог бы торжествовать: тот змей, что когда-то отнял у него киевский стол, теперь будет оберегать его дочь на этом столе – всей своей силой, хитростью, опытностью, изощренностью во всяких уловках.

– Бог поможет! – горячо заверил Олег Предславич, который все эти годы не мог и вообразить, что когда-нибудь придет к столь полному согласию с Мистиной Свенельдичем. – Мне думается, сам Бог нам путь и указует. Роду нашему, Олегову. А путь Христа – путь испытаний. Кому знать, как не мне? Но вот ведь: кто тверд будет и от Бога своего не отречется, того Он и наградит. Будет моя дочь княгиней в Киеве, внуки мои всю землю Русскую в наследство получат и будут править ею во Христе…

Эльга прижала руку к груди. Олег не хотел задеть ее, но эти слова ударили ее прямо в сердце. Бог указует Олегову роду этот путь! Ее сын Святослав не желал принять Бога – и сгинул. Вспыхнул в душе гнев, негодование на Бога, что отнял у нее единственного сына, у Прияны – мужа, у маленького Ярки – отца, у всей руси – наилучшего вождя… Неужели затем, чтобы очистить место для того, кто не так горд и упрям, кто готов преклониться перед истинным Богом? Эта мысль приводила ее в возмущение, но разум шептал: смирись. Истинный Бог грозен, гнев его неотвратим. Иных отцов Он понуждал самим нести им в жертву сыновей… Ради испытания веры отнимал всех детей, как у Иова.

– Если Бог указывает на ошибку, не стоит повторять ее, – кивнул ей отец Ригор. – Пора и всей Руси вслед за тобой отложить прежний образ ветхого человека, истлевающего в похотях обольстительных…

Эльга молчала. Из мыслей не шел Святослав. Если гнев Божий отнял у нее сына… Во что она ввязалась? Какой неумолимой силе передала во власть свою семью? Свою державу?

Но никто, возложивший руку свою на плуг, не должен озираться назад…

Все было решено. Однако Эльга с трудом досидела до времени, когда прилично закончить пир. Ей бы следовало радоваться, но она не могла. Разнообразные долги перед прошлым и будущим, обязательства перед старыми богами и новым Богом, надежды матери и обязанности княгини тяжелым грузом висли на плечах. Мучительно болела голова от напряжения всех сил мысли и духа, от изнеможения пробирала дрожь. Внутри гудела голодная пустота, угрожая поглотить.

И когда все стали расходиться, она бросила короткий взгляд Мистине. И он, как всегда в таких случаях, на миг опустил веки: дескать, понял.

Так бывало уже много, много раз – когда по завершении пира или совета она просила его зайти к ней, чтобы обсудить еще что-то с глазу на глаз. Но сейчас он понял, что этот взгляд – особенный. Ему подан тот самый знак, которого он ждал все эти годы.

* * *

Давно настала ночь, но Эльга не спала, тихонько ворочаясь на лежанке. Перед глазами мерцала наполненная золотом и красками полутьма, в ней сияли свечи под сводом церкви Богоматери Халкопратийской. Три свечи – с восточной стороны мраморной купели; две свечи – в руках Константина и Елены у нее за плечами, одна свеча – в ее руке, как искра Бога, освещающая новорожденной душе путь во тьме…

Кто во Христа крестился, во Христа облекся…

В белой сорочке, с распущенными волосами, со свечой в руках она шла вокруг купели – той священной влаги, из которой родилась в Святом Духе. По бокам ее, также со свечами, следовали Константин и Елена – василевсы ромеев, отныне – ее духовные родители. Это круговое шествие под пение невидимых ангелов создавало между дочерью и родителями новое духовное родство, нерушимый союз попечения и послушания; два сияющих самоцветами золотых царских венца, что следовали за ее непокрытой головой, олицетворяли грядущую славу во Христе.

От долгого священнодействия Эльга едва помнила себя. Новое духовное рождение показалось ей не менее трудным делом, чем родиться во плоти – или родить. От поста и волнения пошатывало, и ее то поддерживали под локоть, то направляли, подсказывая нужные действия. Душа ее – какая-то новая душа, не та, с которой она прожила тридцать шесть лет, – едва удерживалась в теле, будто хотела выскочить и воспарить назад, в те голубые выси, откуда вдруг залетела в это уже не молодое тело. Она возникла где-то внутри, когда сам патриарх трижды подул на нее, как сам Господь, вдувающий дыхание жизни в первого человека, созданного из праха. Было чувство, что нужно удержать в руках маленькую резвую птичку, но нет силы в дрожащих пальцах. Ее нельзя отпускать, эта птичка – дар Святого Духа, знак того, что она, новокрещеная Елена, отныне во Христе, а Христос – в ней. Душа жизни…