Княгиня Ольга и дары Золотого царства

Оказывается, успела сорвать голос и не заметила как. И теперь поняла, чего ей все это время не хватало.

– Я его спать послал, – Асмунд опустил голову. – Я ночью-то поспал, а он нет. Его уже на ходу рубило. Ну, йотуна мать, кто же знал, что они так живо все спроворят! – Он в досаде тряхнул кулаком.

Эльга только сглотнула, чувствуя боль в горле. Значит, им надо будет обоим родителям Улеба рассказать, что те проспали, а они, Эльга с Асмундом, едва не дали убить племянника у себя на глазах. И от этой мысли ее снова начало колотить. Ее сестра с мужем, двое самых близких ей людей, чуть не потеряли старшего сына, а она видела это и ничего не смогла сделать… Да и выживет ли Улеб?

Олега Предславича вытащили из рва и положили на траву. Он тоже был без чувств, с разбитой головой и сломанной ногой. Эльга велела нести обоих обратно к Острогляду – Олега и Улеба. Сама следила, как их раздевают, как Асмунд вправляет Олегу кости – к счастью, наружу они не торчали, – накладывает лубки, заматывает. На теле Улеба обнаружились багрово-синие кровоподтеки – Асмунд сказал, что, похоже, сломаны ребра. Разбитую голову старшему из племянников Эльга обмыла сама, послала поискать ивовой коры, березовых почек, цветы бузины, что помогают заживлению ран и облегчают боли. Ключница Ростиславы ей все принесла, Эльга велела делать отвары, а пока села возле лежанки Улеба, глядя в его бледное лицо.

– Приведи Уту, – слабым голосом попросила она Асмунда. – Не посылай никого, съезди сам.

Асмунд тяжко вздохнул и вышел. Эльга наклонилась к лицу парня и прислушалась: он дышал, и ей стало чуть легче. Главное, жив. Только смерть непоправима. Но очень хотелось, чтобы оба пострадавших подольше не приходили в себя и чтобы Ута с Мистиной как можно дольше сюда не являлись. Как она посмотрит им в глаза?

Вспомнились «подобные ангелам» царьградские львы: друнгарий флота Иосиф Вринга, паракимомен Василий, патриарх Феофилакт, даже тот отважный смотритель царских одежд Феофан, что в отсутствие царского флота вывел в море какие нашел корабли с сифонами «живого огня». Побочных сыновей знатных отцов греки лишают мужского достоинства, чтобы исключить из борьбы за власть и сохранить им жизнь. Может, цель не так уж плоха, хотя признать верным средство Эльга не могла.

Впрочем, и это не всегда помогает.

* * *

До завтрашнего дня ворота княжьего двора на Олеговой горе оставались закрыты. Князь праздновал свою свадьбу, и иных гостей, кроме верной дружины, ему не требовалось. Эльга оставалась у Острогляда; Ута, все три ее дочери, Предслава с Малкой почти поселились здесь же, чтобы ухаживать: одни за сыном и братом, другие – за отцом и дедом. Эльге было так стыдно смотреть на них, будто это она все устроила. Нет, гораздо хуже. Будь ее вина, она бы знала, как поправить дело; но Змеем Горынычем через судьбы родичей пронесся ее сын, которого она, мать, вырастила, воспитала и не сумела удержать. Ее не упрекали, но слезы и убитый вид сестры и прочих сам по себе служил ей худшим упреком.

А ведь в Овруче еще ждет княгиня Ярослава. Которой предстоит узнать, что ее дочь силой взята в жены язычником, а муж едва не погиб.

На следующий же день к Острогляду явилась Икмошина ватага со своим вождем во главе: все помятые и похмельные, но в лучших кафтанах, с гривнами на шеях, с перстнями и обручьями, а Иггимар даже на удивление причесан. По их виду сразу становилось ясно: это посольство.

– Князь руси Святослав Ингоревич прислал нас, гридей и братьев его, сказать тебе, Олег, что взял в жены дочь твою Горяну! – объявил Икмоша, остановившись перед лежанкой древлянского князя, и грохнул на пол звенящий кожаный мешок. – А что взяли ее увозом, так вот тебе вено: тридцать гривен серебра. Приданое ее у нас. И сказал тебе князь: коли принимаешь вено и мир между нами, тогда он позволяет тебе в Овруче остаться. Все ж таки теперь тесть, – хмыкнул Икмоша, у которого имелся свой тесть, считавший Икмошу наказанием за грехи родителей-язычников. – Ну а коли выкуп не берешь и желаешь биться, так князь готов. Как оправишься и в силу войдешь, даст тебе поединщика!

И постучал себя по широкой выпуклой груди.

– Дочь моя жива? – прошептал Олег, но так слабо и невнятно, что только Предслава, наклонившись к самым его губам, разобрала сказанное.

– Жива, чего ей сделается?

Икмоша хотел еще что-то добавить, но Предслава ожгла его таким взглядом, что пробила даже воловью шкуру, в которую была одета его душа.

– Возьми выкуп! – взмолилась к Олегу Эльга. – Если не возьмешь – она ведь наложницей останется! И ты, и она, и весь род наш позором…

И замолчала: худшего позора, чем уже случился, трудно вообразить.

– А так хоть дети ее будут законными… – добавила она, но ее саму этот довод утешил мало.

У будущих детей Горяны уже есть самое меньшее один соперник: Ярополк, сын Прияславы Смолянки. Не менее законного рождения.

– О Боге подумай… – добавила она.