Княгиня Ольга. Истоки

— Знаешь ты, что во дворе государевом каждый травень смотрины невест. Приезжают гости, от бояр до купцов, от отошедших от бранных полей дружинников до князьков, чтобы выбрать суженую себе из числа служилых девиц или рабынь, коих освободили от дел. С двенадцати лет я была при дворе, от чернавки до ключницы прошла путь — так чего бы и не уйти на покой? Вот госпожа и уговорила поучаствовать. Вепрь…

— Гад твой Вепрь! Видел я, как рукоприкладством он занимается, как шагу тебе ступить не даёт!

— Вепрь, — перебила его Милица, — Пылинки с меня сдувал, жемчуга да парчу обещал. И у очага каждый день дома, и дети без отца и кормильца не останутся, как при дружиннике. Что до отношений наших, то сорвался он, разозлился, вот и…

— Вот и позволила ты ему себя в грязь втаптывать? Не узнаю я тебя, будто иной человек передо мною! Прежняя Милица одним взглядом могла поставить на место кого угодно, от холопа до тивуна, а теперь что?! Куда она пропала?

— Жена она, не ключница и не домоуправительница. Не пристало жене роптать на судьбу или выносить сор из избы, Ари. Не пристало жене быть непокорной.

— Твоими же словами говоря… — воин вцепился глазами в её лицо, выражавшее одновременно и сомнение, и сожаление, и смирение разом. — Такую ты судьбу хотела? О подобной ли семье мечтала?

* * * * *

В трюме корабля пахло речной водой и мокрой древесиной. Вдоль стен выстроились ящики и бочки, отбрасывая глубокие тени в тусклом свете от пламени свечей, в центре же, за круглым столом, собрался десяток человек. Мужчины и несколько женщин что-то оживлённо обсуждали между собой, но, едва только внутрь вошла ещё одна фигура, хрупкая и одновременно статная, они все как один замолчали — и единственными звуками остались скрип корабля и шум волн, бьющихся о корпус судна.

Медленно посмотрев на каждого из присутствующих, она обошла стол с восседающими за ним по кругу, прежде чем заняла своё место между устроившей представление у лавки Хруща нищенки и одноглазого головореза. Кто-то из наёмников с любопытством смотрел на главного в их иерархии, кто-то, напротив, отвёл взгляд и побоялся попасть под горячую руку.

— Всё ли идёт по плану? Скольких из пятерых уже настигла судьба?

Суровый одноглазый бородач, запустив руку под стол, достал оттуда грубый холщовый мешок и вывалил на его стол отвратительное содержимое: одна за другой оттуда посыпались… человеческие головы. Посиневшая, с ссадинами — Вола. Блестящая от сала и пота, с окровавленными зубами и губами — Вепря. И, наконец, лохматая, с оспинами на лице — Хруща.

— Осталась Лана — но это будет проще простого, и старый лис, — наклонившись вперёд и рассматривая головы с каким-то… удовольствием, заявила фигура. — Персты?

Тот же мятежник вывалил из кармана три отлитых из серебра человеческих пальца весьма искусной, тонкой работы. Персты отличались по форме и размеру (были среди них мизинец, безымянный и большой), были полыми и в основании имели резьбу, да и анатомические подробности с оттиснутыми ногтями и сгибающимися фалангами свидетельствовали о том, что это — не просто украшения или сувениры.

Тишину нарушил женский голос, грубоватый, низкий, но полный преданности. Он принадлежал той самой голодранке с мёртвым младенцем на руках; последнего, впрочем, и след простыл.

— Народ уже собирается, большинству даже платить не пришлось. Хватило лишь зажечь их словами о справедливости и переменах к лучшему, и пожар разгорелся.

— Жадность порождает бедность, бедность даёт начало бунту. Из бунта же извлекают прибыль все, кто могут — кроме самих бунтовщиков. Наши солдаты удачи уже дали ответ на предложение, от которого вряд ли кто-то сумеет отказаться?

— Да. Их корабли уже вот-вот прибудут в нужное место, — донеслось с уст одноглазого.

— Хорошо. За мальчишкой человека тоже отправили, из важных поручений осталось только последнее, — фигура за столом сняла головной убор, давая волосам свободно рассыпаться, и пристально посмотрела на главного из шайки наёмников.

Сам одноглазый беспокойно забегал глазами по трюму, не решаясь сделать то, что следовало.

— Ну же! — прикрикнула на него сгорающая от нетерпения фигура. — Делай, что должно!

Колеблясь, мужчина всё же заносит руку и ударяет ладонью по лицу своего хозяина, оставляя на щеке последнего красный след. Сам он мельком глядит в бронзовое зеркало на столе и недовольно мотает головой.

— Ещё! Сильнее!

Следом за первым ударом обрушивается второй, на сей раз — уже кулаком, а за ним — третий, четвёртый, пока, наконец, сама жертва не подставляет тому губы и те не разбиваются в кровь.

* * * * *

Вещий Олег коснулся двумя пальцами переносицы и тряхнул головой, кое-где покрытой пеплом седины: они прибыли на место слишком поздно. Ни к чему были долгие разговоры с Ходутой и расспросы Богуславы, воевода только зря потерял время и не узнал ничего нового.

Дом Рейнеке, величественный и с тремя этажами, полыхал подобно поленьям в очаге, и вместе с ним на это грустное зрелище смотрела и прислуга торговца. Чумазые, покрытые копотью, кашляющие — они едва спаслись от всепожирающей огненной стихии.