Князь

– Ты хоть знаешь, что это такое? – прищурилась Корнелия.

– О, неужели наша «мисс лучший макияж» потеряла словарь? – не осталась в долгу повелительница воды. Но дружескую перепалку прервали слова Элион:

– Я не понимаю… Он прямым текстом говорит, что сманивает вас во тьму и ещё много страшных вещей. Когда я задумываюсь, в какую ловушку он поймал меня вместе со всем Меридианом, мне кажется, что всё кончено. Но вы же это тоже слышите, так почему вы так всё воспринимаете?

– Ну… – Тарани неуверенно оглядела подруг. – Наверное, мы привыкли. О том, какой он плохой, он проходился с первого дня и постоянно шутил, выворачивая наши собственные действия до такого состояния, что…

– Хотелось его пристукнуть! – буркнула блондинка, перебивая речь мулатки.

– Ну… Это тоже, – согласилась та. – Но главное, чего он достиг – это приучил нас судить по поступкам. Он говорит много неприятных вещей, но за всё время, пока мы с ним на одной стороне, не сделал ничего плохого, и… – Тарани покраснела, что стало заметно даже на её коже. – Ещё он относится к нам как к чему-то мягкому и пушистому. Особенно досталось Вилл, он её однажды несколько часов терроризировал детским прозвищем.

– Каким? – недоумённо моргнула юная королева.

Стражницы переглянулись и, обозрев толпу вокруг, наклонились к Элион, тихо зашептав в уши.

– Тс-с-с! Начинается! – шикнула на них Хай Лин, которая всё это время жадно разглядывала сцену.

А на той, между тем, показались две фигуры. Одной был хорошо знакомый всем чародейкам беловолосый маг, с лёгкостью шествующий в своей тяжёлой чёрно-красной мантии, а второй… Это без сомнения была Вилл в своём взрослом облике стражницы, но… Вилл в коричневой сутане средневекового монаха. Голова девушки была покрыта капюшоном, руки сложены по бокам, и ступала она позади Фобоса, неуверенно косясь на публику.

Удивлённо переглянувшись, подруги единогласно решили, что не стоит обращать внимания на такие мелочи, и азартно поддержали новых исполнителей ободряющими криками, которым тут же вторила окружающая толпа. Фобос же уже дошёл до центра возвышающейся над площадью сцены и дал знак диджею, сидевшему в окружении своей машинерии сбоку от всей конструкции.

Фонари, освещавшие пьедестал, погасли, а с задней части сцены начал подниматься огромный щит с экраном для цветового сопровождения. Тихо заиграли первые ноты мелодии, оказавшиеся звуками пианино.[13] На сцене заструился лёгкий туман, придающий фигурам актёров дополнительный элемент таинственности. Красивая и завораживающая музыка легко пробивалась сквозь праздничный угар в головах слушателей, с каждым аккордом всё больше погружая площадь в тишину. Не прошло и пятнадцати секунд, как все обратились в слух. Будто того и ожидая, на экране зажглось изображение какой-то деревушки, и Фобос запел:

В деревне жила небольшая семья, – картинка сменилась, демонстрируя смутные силуэты четверых людей.

У мамы росли близнецы-сыновья, – два размытых образа мальчишек.

Один был покрепче, – азартно бегущий по дороге паренёк, – другой поумней, – на изображении появился маленький Фобос, сидящий под деревом с книжкой в руках.

И детство их шло как у прочих детей…

Музыка дрогнула, резко переходя на куда более напряжённый и быстрый мотив.

На экране начали быстро сменять друг друга множество картинок: работа в огороде, игры со сверстниками, проказы и выволочки от матери. В центре сюжета всегда был он – Фобос, а силуэты остальной семьи были всё ещё размыты, не позволяя угадать ни малейших черт лица.

Но семью покинул кормилец, – холодный голос певца резанул по нервам вместе с резко помрачневшими цветами изображения.

В этот год всё так изменилось,

Мать, души за нас не жалея,

Перед тёмной силой склонилась, – изображения замелькали с бешеной скоростью, не позволяя уловить себя сознанием, но отчётливо неся тревогу и беспокойство.

Шаг неверный в тёмном искусстве

Стоил нашей матери жизни,

И я понял: в тёмные сети

Уловляет души Такхизис!

Мелодия вновь сменилась, став чуть более спокойной, изображения посерели, показывая дожди и пустую деревню, а в голосе Фобоса послышалась не арктическая стужа, а давняя, застарелая печаль:

И я тогда дал клятву

Что ни-и-икогда-а-а

Уста мои не повторят

Ни одного закля-а-атья…

Маленький мальчик

На могиле матери… – Фобос почти перешёл на шёпот, когда на экране его маленькая копия замерла на коленях у серого холмика земли.

Как же наивен

Мальчик был тогда-а-а…

Мелодия взвилась вверх яростным приливом, а видео вновь наполнилось багрянцем и тревогой.

Но не зря расставлены сети!