Князь

Ловчий не уйдёт без добычи!

И жестокость вспыхнула в детях! – смутные детские силуэты с растянутыми в подлых улыбках лицами.

И друзья мои стали обидчиками! – уличная драка, где беловолосому мальчику приходится явно очень не просто.

Так я не сдержал обещанье,

Трюками врагов развлекая,

Так впервые ощутил

Призвание своё!

От силы, пророкотавшей в голосе, казалось, затряслись поджилки, но миг – и прилив мелодии вновь отступил, рождая новое затишье перед бурей.

Того, кто услыхал всесильный зо-о-ов… – вокруг Фобоса начала скапливаться тень.

Уже ничто не сможет удержа-а-ать, – лицо мальчика на экране приобрело жёсткое выражение, а пальцы на его руках сжались в кулаки.

Юнец безусый день и ночь гото-о-о-ов…

Под окнами учителя стоя-а-ать, – чёрная башня, у подножия которой в отсветах грозы стоит ребёнок, не обращая никакого внимания на струи дождя, давно промочившие его одежду до нитки.

Чтоб с тайны естества сорвать покров,

Чтоб нити бытия с богами прясть,

То к магии безумная любовь,

Пред ней не устоять… – слова сопровождали образы потоков энергии и пульсирующих звёзд, буквально гипнотизируя зрителей.

Я не стал ни белым, ни чёрным,

Я мечтал лишь ведать Искусство,

Был бы кабинетным учёным,

Мастерство как камень шлифуя,

Но Конклаву тёмная сила

Страх перед мальчишкой внушила, – к изумлению стражниц и родной сестры принца, на экране вспыхнул образ Кандракара.

Дали новичку испытание,

Что едва его не убило,

Но он выжил и принял вызов тёмной госпожи.

Картина ночного королевского дворца Меридиана сменяется несколькими образами каких-то придворных с кинжалами и, наконец, юного Фобоса, замершего в грязном камзоле на краю леса, мрачно глядя на далёкий дворец. И тут мелодия рванула вверх, и экран погас, приковывая внимание к певцу, в чьих руках начал мягко сиять скипетр.

Так вступил со смертью в игру я! – Фобос с хищной грацией направился к монашке.

Партию на равных веду я! – поворот и огибание её по кругу.

Где враги любовников ближе, – нежное, невесомое касание пальцами щеки под капюшоном и наклон ближе…

А удар нежней поцелуя, – …чтобы прошептать слова почти в самое ухо.

Кто из нас добыча, кто жертва? – опять хищное кружение вокруг девушки.

Кто охотник, кто победитель?

Оба мы мечтаем о встрече:

Она – чтоб выйти в мир,

А я – убить её-о-о-о-! – голос остановившегося мага задрожал на высокой ноте, а монахиня будто скинула с себя оцепенение:

Отчего же, волшебник, в минувшей войне, – грозный укоризненный голос был именно её – Вилл, но сейчас стражница не говорила, она пела!

Ты усердно сражался на её стороне?

На её стороне-е-е… – эхом откликнулся явно повеселевший певец.

Опасения магов оправдались вполне!

Оправдались вполне…

– Да! Я вёл себя смирно, её долгожданный обед, – кружение вокруг Вилл возобновилось.

Да! Я ел с её рук и облёк себя в чёрный цвет!

Но внезапно, в решительный час роковой войны,

Я её же оружьем нанёс ей удар со спины!

И тепе-е-ерь я предатель

Для обеих сторон, – колдун отошёл от «жертвы», вновь замерев в центре сцены.

Равно зло и добро

Ждут моих похорон.

Я презренный изменник,

Ренегат всех времён,

Я в глазах всего мира

Навсегда заклеймён.

Медленно утихавший весь куплет голос совсем смолк, а спустя несколько секунд песня возобновилась уже дуэтом:

Я в глазах всего мира…

Несправедливо…

Заклеймён.

Тьма на сцене сгустилась такая, что стало видно только робко горящее навершие посоха перед лицом тирана, а голос его упал до шёпота, который, однако, был прекрасно слышен любому человеку на улице, как бы далеко от сцены тот ни стоял:

До сих пор во снах моих тёмных

Мать меня зовёт из могилы,

И я знаю, магии сила…