Князь Лавин

Еще раз оглядев Илуге с насмешливым сочувствием, вождь унесся, взбивая копытами выпавший за ночь мягкий снежок. Илуге коротко свистнул, подзывая Аргола, пасшегося неподалеку, за кольцом юрт. Великолепный белый конь принесся, призывно всхрапывая, ткнулся в плечо мягкими губами. Илуге достал из-за пазухи припасенную лепешку, погладил понятливую морду коня. Раскаленный обруч, сжимавший голову, постепенно отпускало.

Из-за соседней юрты вывернул Баргузен, смешно накренившись, словно так еще и не ложился. Илуге с некоторым сожалением смотрел, как он приближается. Друг. Почти что брат, – кто, как не он, был с Илуге с самого начала, спас его, совсем беспомощного? Илуге помнил об этом. Всегда. Даже когда новоприобретенное чванство Баргузена становилось невыносимым.

– Как спалось? – осведомился Баргузен, щурясь на утреннее солнце, – Мы вот оч-чень славно отметили удачную охоту!

В голосе обида, а как же: Баргузен считал, что его вчера должны были пригласить. Даже если никого, кроме вождей, Илуге не позвал тоже, – ни Чонрага, ни Турхга, ни Малиха, – никого. В таком деле это, как ни крути, опасно – военные вожди люди влиятельные и гордые, на пиру рядом с простыми челядинцами их усадить не след – обид потом не оберешься.

– Ты, я погляжу, совсем зазнался, угэрчи, – сказал Баргузен, неправильно истолковав его молчание, – Простые люди для тебя, я погляжу, и вовсе что грязь под сапогами?

– Пустое мелешь, – пожал плечами Илуге, – Тебе бы не обиды выдумывать, а людей поднимать. Джурджаган, я видел, уже на ногах.

Баргузен уже год как был сотником. Упросил Илуге поговорить с Джурджаганом. Напоминал о том, сколько для него, – для них! – сделал. Не преминул вспомнить старую обиду, – это когда Янира отказала ему тогда, два года назад. Спрашивается, что Илуге нужно было делать? Тащить сестру на аркане? Она вон и Эрулену отказала, да только тот обиды не держит.

– Тысяцкие у нас что надо, – язвительно протянул Баргузен, – Их, поди, с постелей палками придется поднимать!

– Ох и злой же у тебя язык, Баргузен, – поморщился Илуге. Ну да, человеку свойственно хотеть большего, чем имеет. Баргузен уже не раз делал прозрачные намеки о том, что был бы куда лучшим тысяцким, чем тот же Буха. Дурак человек, вообще ничего не понимает! Буха – зять старого хана, Темрика, и этим все сказано.

– Да уж, ты, угэрчи, верно отвык от того, что люди говорят то, что думают, – парировал Баргузен, – Вокруг тебя, я погляжу, все больше тех, у кого язык будто медом вымазан!

– Замолчи, Баргузен! – в сердцах оборвал его Илуге, – Чего тебе не хватает, что ты, точно вонючий скунс, всех готов утопить в своей вони?

– Ах, вот как, – протянул Баргузен, еще больше сощурясь, – Не ожидал я, что ты так…, – голос его дрогнул, – Думал, мы с тобой друзья…

– Мы и друзья, – сказал Илуге, – Да только ты, верно, нынче не с той ноги встал.

– Может, и не с той, – буркнул Баргузен, и сменил тему, – Я слышал, ты свою сестру так выставил, будто она всем вождям занозу в зад посадила?

" Тебе она занозу в зад посадила, не вытащишь никак, вот и бесишься!" – подумал Илуге, а вслух сказал:

– Я не думаю, что здесь есть что обсуждать. Я приказал – и она и ее отряд готовы выполнить мой приказ. Беспрекословно.

На последних словах он все-таки обернулся к Баргузену. Да, пусть вспомнит, что из-за его своевольства в Ургахе они тогда еле ноги унесли с площади.

– Почему ты меня не спросил? – тут же вскинулся Баргузен, – Я бы тоже пошел! Пошел в эти проклятые шахты!

– Погоди до Шамдо, – спокойно посоветовал Илуге, – Там у всех будет повод для геройства.

Из гостевой юрты появился Чиркен, и Илуге направился к нему не без облегчения. Все его последние разговоры с Баргузеном были такими вот…нелегкими.

К полудню стан уже почти весь свернули. Отпустив джунгаров под предводительством Джурджагана вперед, они неспешно ехали по изрытому копытами снегу. Баргузен, хоть и вертелся рядом, встревать не решался. Дорган с куаньлином трусили позади, почтительно держась позади свиты хана.

Под вечер ветер немного окреп, ясное небо затянуло мягкими перистыми облаками. Копыта всадников неспешно переступали, вспугивая мелкую степную живность, собравшуюся было покормиться на взрыхленной копытами проехавшей конницы земле. Один раз Илуге даже показалось, что он заприметил в росших небольшими группами зарослях тальника и караганы рыжий хвост лисицы, однако стрелять не стал: и свет был не тот, и в руке своей он был не слишком уверен. Илуге дал себе клятвенный зарок, что бы ни случилось, больше не терять голову настолько. Дорога давалась тяжело. Впрочем, и Чиркен против обыкновения почти всю дорогу молчал: надо думать, по той же причине.

Из-за затянувшихся сборов они въехали в стан джунгаров, когда уже давно стемнело, по молодой луне, и их уже никто не встречал. Сейчас Илуге думал уже только о том, чтобы добраться до постели. Мелькнула мысль, что кто-нибудь, – Янира или мать, – мог бы позаботиться разжечь очаг.