Князь Меттерних. Человек и политик

«Покой великой державы, — писал он в июне 1847 г. Гизо, — не может быть изолированным фактом; чтобы он достиг полноты, ему нужно опереться на всеобщий покой»[1274]. «Европеизм» Меттерниха ничуть не умаляется тем, что он связан в его представлении с интересами Австрии. Не будь князь «европейцем» по природе и убеждению, он не придерживался бы такого подхода, о чем свидетельствует опыт многих его австрийских предшественников и преемников, не ставших «европейцами».

Вместе с тем вряд ли будет уместным приписывать ему некие идеалистические и даже чуть ли не пацифистские мотивы. Особенно этим грешит интересное исследование американского историка Джеймса Зофки, написавшего диссертацию «Меттерних, Джефферсон и Просвещение» (1995), а также статью о меттерниховской теории европейского порядка. В них находит выражение тенденция к более объективному освещению политической деятельности австрийского канцлера. Это вполне естественная реакция на выдержанное исключительно в черной краске ее изображение, доминировавшее издавна.

Однако Зофка, на наш взгляд, заходит чересчур далеко, сближая реалиста и прагматика Меттерниха с поборником «вечного мира», великим философом-идеалистом И. Кантом[1275]. Об этом же, правда значительно более приглушенно, писал в свое время почитатель Меттерниха Г. фон Србик. Между тем сам князь не дает серьезных поводов для таких истолкований. «Я хочу политического мира, — говорил он, — не из-за каких-то абстрактных идей, а по расчету»[1276]. Впрочем, и отцы-основатели современной интегрированной Европы также руководствовались не столько идеалами, сколько историческим опытом и политическими соображениями.

Структурно современная Европа, все более обретающая федеративные черты, может быть соотнесена с меттерниховской моделью, хотя канцлер, как известно, имел в виду Европу монархов, призванную упрочить сословно-аристократический порядок. В наше время наиболее активными поборниками европейского единства выступают представители тех сил, которые князь считал своими смертельными врагами: социалисты и либералы. Между тем исторические наследники Меттерниха чаще предстают в качестве евроскептиков.

Конечно, для современных евроэнтузиастов австрийский канцлер с репутацией символа европейской реакции совсем не привлекателен в качестве пусть и отдаленного, но все же предтечи. Неловко признавать и то обстоятельство, что не зря он раньше других усматривал в подъеме национализма угрозу не только имперским, но и общеевропейским интересам. Превозносимый прогрессистами национализм довольно скоро устремился в экстремистско-реакционное русло.

Об австрийском канцлере и о Габсбургской империи стали все чаще вспоминать в связи с потрясениями последних лет на Балканах. Причем в одной связке с Меттернихом обычно фигурирует самый авторитетный его интерпретатор и в известной мере поклонник Генри Киссинджер. Характерна в этой связи статья известного американского журналиста, автора нескольких книг по проблемам международной политики Р. Д. Каплана, опубликованная в июньском номере «The Atlantic Monthly» за 1999 г. под заголовком «Киссинджер, Меттерних и реализм». Автор статьи подчеркивает, что реалист Киссинджер брал Меттерниха под защиту от нападок историков, придерживающихся общепринятого взгляда о прогрессивности борьбы за национальную независимость в 1848 г. В интерпретации бывшего американского госсекретаря австрийский канцлер выступал против европейских революций 1848 г. не столько потому, что они были демократическими, сколько потому, что они «провоцировали этнический национализм». Особенно интересен вывод самого Р. Д. Каплана: «С тех пор, как завершилась холодная война и в бывшем Советском Союзе и на Балканах вырвался из узды этнический национализм, Габсбургская монархия, которой служил Меттерних, выглядит в гораздо лучшем свете»[1277].

В наши дни оказался востребованным, пожалуй, важнейший элемент меттерниховского наследия — его концепция европейского порядка, воплощенная в идее «европейского концерта держав», или пентархии. Если четверть века назад Г. Киссинджер пытался на ее основе проводить политику разрядки, то теперь в ней склонны видеть модель многополюсного мира. Эта идея уже «прокручивается» во влиятельных СМИ, начинает входить в широкий оборот.

Так, на страницах германской консервативной газеты «Die Welt» в феврале 2001 г. один из ведущих ее сотрудников Ж. Шустер, подобно Киссинджеру, видит в модели пентархии прообраз нового миропорядка. «„Система Меттерниха“, — пишет Шустер, — состояла из пяти европейских монархий, которые после победы над Наполеоном поставили себе целью сохранение статус-кво и ревностно следили за тем, чтобы ни одна из них не стала слишком могущественной»[1278]. Автор из «Die Welt» даже склонен идеализировать эффект пентархии: «Равновесие этой системы обеспечило золотой век безопасности»[1279].