Князь Меттерних. Человек и политик

Надежды на благоприятный исход событий невелики. «Мир, дорогой граф, — печально констатирует в своем послании Буолю экс-канцлер, — пребывает в состоянии безумия»[1259]. Еще пессимистичнее его апрельское (3 апреля 1859 г.) письмо тому же адресату. «Ежедневные новости, — жалуется Меттерних, — разрушают мои способности и парализуют мою добрую волю мыслителя и наблюдателя того беспорядка, в котором пребывают самые важные общественные интересы»[1260].

В Европе уже ощущалось приближение новой войны, запахло порохом. Сардинское королевство усиленно вооружалось. Безусловно, сам по себе Турин не мог надеяться на успех, но его действия должны были подтолкнуть Париж. Ловкими маневрами сардинский министр граф Кавур, с одной стороны, подстегивал нерешительного Наполеона III, а с другой — загонял Австрию в ловушку. Ему было необходимо, чтобы инициатива в развязывании войны исходила от австрийцев. Это обеспечивало не только моральное преимущество сардинцам, но и лишало бы Австрию права обратиться за помощью к Германскому союзу.

Австрия в полной мере пожинала плоды своей неуклюжей внешней политики. Теперь ей не приходилось рассчитывать на помощь бывших союзников: Пруссии, а тем более России. Лишь Англия, не желавшая усиления Франции, пыталась сыграть посредническую роль.

Между тем Буоль сохранял иллюзию насчет поддержки «консервативных держав». Меттерних советовал ему держаться твердо, но сохранять способность к маневру, ни в коем случае не торопить ход событий. В письме от 17 апреля 1859 г. он предостерегал министра иностранных дел от того, чтобы связывать попытки мирного урегулирования с требованием предварительного разоружения Сардинии. Гораздо разумнее, на его взгляд, согласиться с английским предложением о всеобщем разоружении, которое на практике «не идет дальше пустой игры слов»[1261]. Важное значение Меттерних придавал налаживанию отношений с Англией, чьи посреднические усилия давали надежду на выход Австрии из изоляции.

А между тем император и правительство Австрии вели себя подобно разъяренному быку на корриде, где в роли искусного тореро выступал Кавур. И все же Франц Иосиф почувствовал необходимость повидаться со своим старым наставником.

Кайзер появился на вилле Реннвег между 5 и 6 часами утра 20 апреля. Во время неспешной прогулки Франц Иосиф и Меттерних обсуждали внешнеполитическую ситуацию, в которой оказалась империя. Кульминацией разговора стали слова князя: «Ради Бога! Не надо никакого ультиматума!» «Он уже отправлен вчера», — ответил на это Франц Иосиф.

Что же тогда привело его к мэтру европейской политики? Скорее всего, чувство неуверенности в своих решениях и действиях. Но он не мог не понимать, что князь вряд ли одобрит предпринятый им демарш. Возможно, Францу Иосифу нужно было просто облегчить душу, выговориться. Тем более что в его окружении после смерти Шварценберга не было сколько-нибудь сильной фигуры, к которой мог бы прислониться еще только набиравший опыт монарх.

29 апреля австрийские войска выступили в поход против Сардинии, а тем самым и ее союзницы Франции. Случилось то, чего опасался экс-канцлер: Австрия не только ввязалась в войну, но и предстала в роли ее зачинщицы. 4 мая, по совету Меттерниха, Франц Иосиф заменил продемонстрировавшего полную несостоятельность Буоля графом Рехбергом.

Как ни поглощен князь текущими событиями, он продолжает размышлять и над глобальными и абстрактными проблемами. В письме Рихарду (5 мая) он отмечает, что главное зло эпохи — в «непонимании истинного смысла слов». Даже неполный перечень таких «недоразумений» достаточно красноречив: разделение властей, суверенитет народа, вечные принципы 1789 года, основные права, принцип невмешательства, «золотая середина», взаимное сдерживание властей, общественное мнение, национальность и т. д.[1262]

Восьмидесятишестилетие Меттерниха (15 мая) отмечалось в не очень праздничной атмосфере. В напряженной военно-политической ситуации князь тяжелее ощущал груз прожитых лет. «15 мая, — писал гостивший тогда на вилле Реннвег Хюбнер, — он (князь. — П. Р.) отмечал свой восемьдесят шестой день рождения. Он был за столом весел и разговорчив, однако неожиданно резкое изменение его внешности было мучительно воспринято нами»[1263]. Через десять дней, перед отъездом в Неаполь, барон Хюбнер провел с князем все утро, а на прощание услышал от него: «Я был твердыней порядка». Затем Меттерних еще несколько раз повторил эти слова.