Князь Меттерних. Человек и политик

Через несколько дней князь делится своими впечатлениями об этом томе Тьера со столь компетентной особой, как герцогиня Саган, т. е. наследницей Вильгельмины, ее младшей сестрой Доротеей, носившей ранее титул герцогини Дино. По своему содержанию, замечает Клеменс, этот том «вполне справедлив»[1243].

Воспоминания о славном прошлом побудили князя заглянуть в официальные архивные материалы. Среди документов ему попался на глаза номер «Монитора» за 5 октября 1813 г., испещренный его собственными карандашными пометками. Свои впечатления и мысли, начертанные тогда на полях газеты, Клеменс оценил чрезвычайно высоко. «Месье Тьеру, — пишет он герцогине, — чтобы написать политическую и моральную историю первых восьми месяцев того памятного года, безусловно, нет нужды знакомиться с прочими актами для истинности своего повествования»[1244].

Летом 1857 г. в Йоханнисберге состоялась третья и последняя встреча Меттерниха с Тьером. В письме от 4 августа князь искренне благодарит француза за удовольствие, полученное от общения с ним. Тьер — историк наполеоновской эпохи заставил его забыть о вражде с Тьером-политиком. В труде своего бывшего политического противника князь, по словам Э. Корти, «увидел доказательства того, что он, Клеменс, и только он один верно разглядел как великие свойства, так и слабости Наполеона I»[1245].

В последние годы жизни на долю князя выпали и семейные радости. Из шести оставшихся в живых детей от трех браков с ним жили две дочери его и Элеоноры: Эрминия, никогда не выходившая замуж, и Леонтина, чей муж, «дьявольский наездник» Мориц Шандор, находился в пражском приюте для душевнобольных. Рихард, рождение которого стоило жизни красавице Антуанетте, служил в парижском посольстве. Два сына от Мелани, Пауль и Лотар, проходили военную службу, а Мелани-младшая с 1853 г. была замужем за представителем своего клана — графом Йожефом Зичи.

Вместе с Леонтиной жила ее дочь, внучка князя, Полина Шандор. К изумлению родных, во время своего венского отпуска 1856 г. 26-летний Рихард попросил руки 19-летней Полины. Мать пришла в замешательство, но «дедушка» был в восторге. «Я останусь для тебя дедушкой, — говорил Клеменс внучке, — ты не должна называть меня тестем, как дедушка я тебе гораздо ближе»[1246].

Уже в 1857 г. Полина родила девочку, которую назвали Софией. Так Меттерних стал прадедом. Князь проявил большой интерес к жизни молодых. Они вскоре оказались в Дрездене, где Рихард занял пост имперского министра при саксонском короле. Дрезден был не так уж далеко от меттерниховской резиденции в Кёнигсварте, что позволяло родственникам часто встречаться.

Именно Полина оставила в своих воспоминаниях подробное описание распорядка дня деда в последний период его жизни. Князь по давней привычке подчинялся довольно строгому режиму. Былое сибаритство осталось в далеком прошлом. Теперь режим не был ему в тягость. Вставал он в 8 часов утра, тщательно одевался. Выпив чашку чая, экс-канцлер усаживался за большим столом, читал газеты, писал письма. По словам внучки, он буквально пожирал все книги, которые вызывали у него интерес. Интересы же его были весьма широки. Большое удовольствие находил он и в фельетонах из парижской «Шаривари». Ее доставляли ему по пятницам. Затем прогулка либо по парку, либо по саду. После обеда короткий, не более четверти часа, сон и чтение вечерних газет. Когда наступала усталость от чтения, князь беседовал с родными.

Почти каждый вечер, обычно после окончания театральных спектаклей, появлялись визитеры. Иногда их было много, что создавало для Меттерниха серьезные трудности. К концу жизни он плохо слышал и потому мог говорить лишь с кем-то одним. Причем собеседник был вынужден переходить чуть ли не на крик. По воскресным и праздничным дням князь ходил к мессе.

Меттерниха навещал в те времена литератор Шмидт-Вайзенфельс, который трудился над его биографией. Перу этого литератора принадлежит обстоятельное описание облика князя: «Редко какой старец может произвести столь импозантное впечатление, как этот. Князю было за восемьдесят, но он все еще держался прямо; его высокая худощавая фигура все еще выглядела несогбенной под грузом лет, воздействию которого ему все же приходилось уступать. У него белоснежные, поредевшие, но сохранившиеся волосы, резкие складки на лице… Лик князя, просветленный возрастом, сохранил следы той былой красоты, которая восхищала женщин и мужчин. И теперь были красота и благородство во всем, хотя черты его выглядели обострившимися и исхудавшими»[1247]. «Ничто не стало некрасивым или неизящным, вся его голова выглядела шедевром стареющей натуры»[1248], — так заключил Шмидт-Вайзенфельд свою зарисовку.