Князь Меттерних. Человек и политик

Не менее жестким атакам подвергается и другой «изм», а именно «парламентаризм». Поводом для одной из них стала статья Доносо Кортеса, вдохновившая князя. Он оценил ее как подлинный шедевр и счел определение испанца «исчерпывающим»: «Парламентаризм — это революционный дух в парламенте»[1234]. Все же князь не удержался от того, чтобы развить мысль испанского консерватора, использовав для характеристики того же самого явления слова «подслащенный радикализм»[1235]. Он еще готов был кое-как примириться с британским дореформенным парламентаризмом как некой островной экзотикой, но даже применительно к Англии в расширении избирательного корпуса ему уже виделось подобие революции. Дальше сословного представительства уступчивость князя не простиралась.

Могло показаться, что пребывание в Англии и Бельгии смягчило консерватизм Меттерниха. Но, что хорошо для этих стран, не годилось, на его взгляд, для Австрийской империи. Здесь князь оставался прежним Меттернихом. Предпосылкой выживания Габсбургской монархии, по его непоколебимому убеждению, являлась «неизменность консервативных принципов, на которых покоятся политика и само существование нашей империи»[1236].

Либерализм, парламентаризм, национальный принцип — все это подрывает фундамент австрийского государства. Его структура особенно уязвима для негативных, по оценке Меттерниха, тенденций времени. «Ни в одном политическом организме, — писал он Буолю, — общая ситуация не вызывает столь очевидных трудностей, как в нашей империи, чье существование покоится на различии рас, на последствиях ее географического положения и ее истории. В силу этого она более, чем любой другой политический организм, придерживается определенных условий, жестких и точных»[1237].

Не забывает князь отметить и роль религиозного фактора: «Падение империй всегда находится в прямой связи с распространением неверия»[1238].

Разумом Клеменс был по привычке погружен в анализ текущих политических дел, выступал в качестве пророка и эксперта, но его душа и сердце жили в другом временном измерении, в иной эпохе, самой для него дорогой. Естественно, это было наполеоновское время. Время молодости, великих дел и великой любви. По сути князь продолжал греться в лучах посмертной славы одного из самых великих персонажей мировой истории.

Хотя Меттерних играл первостепенную роль в истории первой половины XIX в., для многих он был гораздо интереснее не этим, не своими делами и мыслями, а тем, что ему довелось общаться с императором французов, вести политическую игру вместе с ним и против него. Не случайно его устные рассказы о Наполеоне пользовались неизменным успехом и приковывали к нему внимание самых взыскательных и капризных завсегдатаев аристократических салонов.

Повествуя о делах давно минувших дней, Клеменс, разумеется, стремился всячески приукрасить свою собственную роль в истории, подать себя в самом выгодном свете. Слушатели охотно прощали ему вполне понятную слабость, пропуская мимо ушей самовосхваления ради того, чтобы насладиться лакомыми кусочками, интересными, только рассказчику ведомыми деталями из жизни Наполеона, уникальными штрихами к его портрету. Еще перед слушателями проходила череда колоритных фигур из наполеоновского окружения, императрица Жозефина, знаменитая красавица, сестра императора Полина Боргезе, Талейран и многие другие.

Со щемящим чувством ностальгии постаревший «красавец Клеман» вспоминал о балах и празднествах первой империи. В его разговорах, как писал Србик, все сильнее ощущался «культ наполеоновской эпохи»[1239]. В письме леди Уэстморленд, жене британского посла, а главное — племяннице Веллингтона — Меттерних характеризовал наполеоновское время как «суровое» и «даже героическое»[1240]. Та эпоха настолько превосходила современную, насколько великий Наполеон I превосходил своего племянника Наполеона III.

Период борьбы с Наполеоном князь называл «самой серьезной эпохой» в своей жизни[1241], еще раз невольно признавая, что его собственное место в истории во многом предопределялось величием той фигуры, с которой ему довелось столкнуться.

С самым острым любопытством Меттерних читал все публикации, посвященные людям и событиям славной эпохи. Среди них выделялась многотомная «История консульства и империи» Адольфа Тьера, консультировавшегося с Меттернихом, самым выдающимся из оставшихся в живых деятелей той поры. Наверное, он был и самым въедливым читателем того тома исследования Тьера, в котором детально рассматривались события с мая 1812 г. по июнь 1813 г. Этот том увидел свет в начале 1857 г. «Никогда не ожидал, — признавался Меттерних все в том же письме леди Уэстморленд, — что мне доведется найти такой достоверный отчет об австрийской политике между 1812 и 1813 гг. именно во французском труде, а тем более вышедшем из-под пера Тьера, с которым у меня были лишь две короткие встречи и который был моим решительным противником в период своих министерств»[1242].