Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)

Едем без приключений. На станции Артаково хотели отцепить, но уладили недоразумение и продолжали ехать с почтовым. То же было и в Киеве, где провели всего час. Потешно было, как в Артакове более ста студентов кричали на начальника поезда, но надо отдать справедливость, — сразу умолкли по моей просьбе. Вообще умны необычайно, и Левушка ставит им 5+ за поведение. В Конотопе за несколько часов до нашего проезда были большие беспорядки: четверо рабочих убито, станция разгромлена. В Киеве путь охраняется войсками".

По прибытии в Одессу С. Н. писал жене 3 августа:

"По прибытии сюда мы были великолепно приняты и помещены в Ришельевской гимназии, где нас кормят до отвалу. Погода не жарче, чем у нас, но море дает свежесть. Все купаются целый день, и я тоже купался: температура 18° или 19° и отличная, совершенно безопасная плажа, так что я не боюсь за моих экскурсантов.

На другой день по приезде ко мне явился дипломатический агент с шифрованной депешей от Зиновьева: "Ввиду неудобств, связанных с многодневным пребыванием экскурсантов в Константинополе, передайте Трубецкому, самое лучшее ехать пароходом прямой Александрийской линии прямо — Афины". Наряду с этим была депеша от (брата) Гриши (Брат С. Н., кн. Г. Н. Трубецкой.).

Можешь себе представить общее разочарование. Но тут мы опять могли убедиться, как дисциплинировалась моя молодежь, до чего мило и безропотно сразу все подчинились. Правда, все им ново и все их тешит, но отказаться от Константинополя было тяжко. Я поехал к попечителю, который велел нас держать и кормить до середы. Я, разумеется, запротестовал и в результате за самое роскошное содержание с нас теперь берут по 40 коп. в день. Вернувшись от попечителя, я нашел дома письмо от Гриши, пришедшее одновременно с его депешей, где он объясняет мне, что препятствия к нашей экскурсии не со стороны Константинополя, а со стороны нашей дипломатии, которая собиралась предъявлять Турции какие-то требования и не желала нашего визита в это время. Он прибавлял, что, если наши требования будут удовлетворены, и гроза из Петербурга разойдется, то нас пустят осматривать Константинополь: письмо это было помечено четвергом, а в субботу я уже получил депешу, чтобы мы ехали, и что мы можем осмотреть Константинополь. Эта депеша огорчила моих мальчиков хуже первой: она была получена за час до отхода парохода, и было уже слишком поздно собираться. Человек 10 наших ушло на весь день, а агентство, получив от нас отказ, пустило других пассажиров и перевезло все кровати на другой пароход, идущий в среду.

Поднялся общий вопль, когда за нашим обедом дипломатический агент сообщил эту депешу: кто кричал: "ехать, ехать сейчас", кто искал товарищей, — единственный случай увидать Константинополь упустить нельзя, а между тем, с следующим пароходом, всего один день стоянки. Ввиду этого я сразу принял решение — сдать экскурсию Н. В. Давыдову и немедленно поехать в Буюк-Дере, чтобы там переговорить с Зиновьевым, и, если возможно, при его помощи устроить все, т. е. стоянку в Константинополе и осмотр. Русское Общество, в принципе, согласилось простоять там, если нужно, три-четыре дня. Конечно, я не буду просить посла, а только устрою дело, если, действительно, препятствий нет. Три дня я проживу у Гриши и в четверг отправляюсь на пароход из Буюк-Дере и въеду со всеми в Константинополь. В Одессе все налажено, все помещены роскошно и ведут себя прилично. Пароход "Николай II", самый большой изо всех, приготовлен, стоит и ждет, программа до середы утром установлена: сегодня Русское Общество катает студентов на своем пароходе по окрестностям Одессы, завтра катание на яхтах от Яхт-Клуба и осмотр порта, доков и судов; после завтра поездка в Аккерман. В Одессе к нам присоединилось еще несколько из наших студентов и, кроме того, Мануйлов (неожиданно) и профессор Мальмберг, который по утрам читает лекции в нашем помещении об Акрополе и греческом искусстве.

Меня прибежали провожать почти все наши студенты. Дипломатический агент пришел в ужас и в крайнюю ажитацию. Он уверял меня, что об этих проводах узнают державы и выйдет дипломатический инцидент. Под конец он бросился меня целовать, и я простился, не зная — пьян ли он или спятил?

Теперь я сижу и еду: море неподвижное, зеркальное, опаловое и теплое, в каютах душно, но на палубе хорошо. Со мною П. Бутенев и Гучков (А. И.), которого я отчитываю… Он имеет убитый вид и сам сознает дикость своего поведения… Я ему говорю, что его поездка может иметь либо трагический, либо комический, жалкий исход, и что его долг — очнуться… Если б он знал, до чего мне тоскливо и скучно ехать не в поход, а на простую экскурсию… Что мне еще про себя сказать? Изо всех впечатлений моих это самое сильное. А здоровье мое великолепно… Жаль только, что не удалось еще искупаться — это так бодрит. Встретил в Одессе А. Лопухина. Весь Юг в брожении, стачках, волнениях — тоже скоро Македония своя будет!

Предупредительность по отношению к нам — огромная. Дай Бог, чтобы и дальше так продолжалось".