Князь Штормовых Земель

Когда стемнело, все собрались в Священной Роще, музыканты играли прямо на улице, а люди танцевали и веселились. Хоть в этом году Кер Сари был омрачен пожаром, это не остановило жителей и не испортило их праздничного настроения. Тонкий слой белого снега укрывал изуродованную огнем землю, словно мягким пушистым покрывалом, пряча ее раны. Священный Дуб величественно возвышался над ними в гордом одиночестве. Он был цел и продолжал служить связью между землей и Садами Асмати, поэтому молитвы должны быть услышаны. Особенно в такую ночь.

Трогательные, берущие за душу звуки купас[6] и низкие звуки барабанов доносились из Рощи, куда и направлялись Айтар с Мииссой. Илай и Медея давно их оставили, а Тиана и Ятук растворились в толпе несколько мгновений назад. Решив отбросить тревоги хотя бы на время, Айтар вел Мииссу в самый центр, желая танцевать с ней и со своим народом. Осеннее пиво действовало положительно, рассеивая грустные мысли и давая сил веселиться.

Музыканты играли традиционные мелодии, то заставляя танцевать быстро и отрывисто, то замедляясь, предлагая замереть и прислушаться. Айтар вел в танце Мииссу, подчиняясь ритму и скорости музыки. Он улыбался искренне и открыто впервые за долгое время, поддавшись общему настроению.

Пронзительно пел купас, успокаивая и давая возможность вновь обратиться к предкам. Все останавливались и прекращали разговоры, чтобы мысленно сказать самые важные слова тем, кого не было рядом. Айтар видел, как Миисса подняла голову и посмотрела на звезды. Он же прикрыл глаза и просто еще раз повторил маме, как сильно скучает. Он никогда не сомневался, что она всегда его слышит.

– Знаешь, что у нас в деревне говорят про купас? – неожиданно спросила Миисса.

Айтар открыл глаза и удивленно вскинул брови.

– Нет крови, но есть душа, – с грустной улыбкой пояснила она. – Говорят, первый купас сделал сам Асмати, именно поэтому он сопровождает всю нашу жизнь, начиная с рождения и вплоть до самой смерти. Даже после нее.

– Но по легендам, у Асмати никак не звучал его купас. Тогда Шайран приклеил к нему кусочек смолы, и лишь тогда зазвучал купас.

– Шайран – проклятый бог.

– Но он брат Асмати.

Люди верили, что игра на купасе не считается греховной, наоборот, придавали этому инструменту божественной силы, ведь его создал сам Асмати. Но смазывать его смолой никто не смел, так как смолу сделал Шайран.

– А мне мама всегда говорила, что люди, как купас: когда рвется последняя струна, становишься деревом, – поделился воспоминаниями Айтар.

– Мудрая женщина.

– Я в нее, – подмигнул он.

Миисса рассмеялась, и этот звук был столь же прекрасен, как и звуки игравшего музыкального инструмента.

Они вернулись домой далеко за полночь. Голова кружилась от выпитого пива, зато на душе было легко и спокойно. Тревоги и заботы, вытесненные хмелем, притаились где-то в глубине, в любой момент готовые напомнить о себе. Но это будет завтра – сегодня им не было места.

В покоях Айтара царил полумрак, с которым не справлялось пламя единственной горевшей свечи. В ушах все еще стоял легкий гул от шума праздничной толпы, купасов и барабанов.

Казалось, они испытали влечение одновременно: захмелевшее сознание не уловило момента, когда Айтар уже страстно целовал Мииссу, попутно освобождая их обоих от верхней одежды. Сегодня не было привычной нежности – он впивался в ее мягкие губы почти до боли. Миисса не отталкивала, отвечала с жаром, касаясь его языка своим, дразня.

Если бы Айтар был трезв, то смутился бы, что не удержался, когда Миисса прижалась к нему с такой силой, что он пошатнулся. Ватные от выпитого пива ноги подвели, и они упали прямо на пол – там же, где стояли. Миисса словно этого не заметила, удобнее устраиваясь на его коленях. Нисколько не растерявшись, она прижалась всем телом к Айтару, продолжая осыпать его шею и грудь горячими поцелуями.

Кожа, ставшая слишком чувствительной после холодного воздуха, горела от каждого прикосновения. Пальцы Мииссы, все еще прохладные, прокладывали дорожку от шеи Айтара до груди, а затем спускались ниже. Айтар полностью отдал ей власть над своим телом, растворившись в запахе ее волос и ощущениях, которые вызывала их близость.

Этой ночью Миисса была воплощением чувственности и страсти. Никогда раньше ее прикосновения не были столь откровенными, а желание столь ярким. Айтар же чувствовал себя нелепым и медлительным. Он не смог снять рубашку, запутавшись в рукавах. Под тихий смех Миисса помогла ему раздеться, тут же обвивая шею руками и притягивая к себе.

– Так не пойдет, – промурлыкал ей в губы Айтар, одним движением меняя положение, чтобы она оказалась снизу. Он смотрел на ее лицо, на гибкое обнаженное тело, вызывающе приоткрытые губы, и чувствовал дикое желание. – Какая же ты красивая!