Князь Святослав

– О, доместик! Как ты близорук. Никифор прав, призывая на помощь Святослава, прав во всех отношениях. Натравливая его на болгар, он тем самым ослабляет нашего северного соседа, развязывает себе руки для борьбы с арабами и ослабляет саму Русь. Едва ли Святослав победит болгар. Но если и победит, он очень ослабнет после победы, а до Киева далеко. Кругом его враги… Я обещаю ему поддержку, и он этому простодушно поверит, не понимая, что Балканы – это ловушка для него. Во всяком случае, надо иметь в виду, доместик (Калокир настойчиво продолжал подчеркивать его титул, чтобы показать свою неприязнь к указу василевса), что, конечно, наша первейшая задача – не допускать этого хищника к Черному морю. Тут хлопот не оберешься. Согласен, но… Никифор – болячка пострашнее.

– Ты хорошо все стороны вопроса принял во внимание. И не забыл, что варварская держава, которую Святослав увеличил втрое, теперь намерена расширяться на запад и нас проглотить.

– Пусть он делает свое дело, а уж убрать его – более легкая задача, не с такими справлялись…

– Да, пожалуй, ты прав.

Калокир обнял Цимисхия:

– Ум – хорошо, а два лучше. Доместик – сила, но если иметь в виду, что наместник Херсонеса имеет и войско и деньги, так если эти две силы соединить…

Цимисхий не отпускал его из объятий…

– Делить добычу пополам?

– Пополам… Но пока не убит медведь…

– Свои люди – так разберемся…

Когда Калокир ушел, у Цимисхия отлегло от сердца. Значит, Феофано и Калокир уже все продумали и предрешили. Ему приходится только ждать. Но ждать пассивно – это значит отдать свою судьбу в руки других: таким образом, он невольно становится игрушкой в руках Калокира. И уже сейчас, когда Калокир оказался его надеждой к избавлению от опалы, надеждой возвращения к власти, он в то же время стал представляться Цимисхию самым опасным соперником. Цимисхий, этот гордый аристократ, племянник василевса, богач, властелин и грозный полководец, привыкший надсмехаться над всеми в империи, от одной мысли, что какой-то провинциальный чиновник теперь является в роли его избавителя, от одной этой мысли Цимисхия бросало в жар и в холод.

– И ведь жалкий чинуша как вдруг стал выражаться о царице! «Она не привыкла отказывать себе в том, что ей хочется». Ах ты, неумытое рыло!.. В другой раз я мог бы безнаказанно затравить тебя собаками, и никто во дворце и пальцем бы не пошевелил для того, чтобы горевать об этом…

В сущности, Цимисхию ничего определенного не было сказано, но он знал, что если этот понаторевший в интригах, осторожный и смышленый наместник и прожженная в дворцовых шашнях царица что-то решили, значит, они все взвесили, учли и сети закинули. Но на какую роль рассчитывает сам Калокир после удачного заговора? «Пополам»? Но что значит – «пополам»? Два медведя в одной берлоге не уживутся… Неужели претендует на первую роль?! Тогда – новая борьба! Первую роль Цимисхий не уступит никому! Только ценою жизни! Ах, презренный провинциальный нахал! Балаболка! Не умеющий взять в руки оружие… «Пополам»!

Глава 11 Клятва на мече

В Киев приезжали купцы из всех стран и славу города разносили по всей земле. На Западе, на Севере, на Востоке шла молва о богатстве русской столицы. Русские «гости» и сами умели и любили торговать. Они бывали в Европе, плавали и по Балтийскому, и по Каспийскому, и по Русскому морям, ездили к арабам в Багдад и в Царьград, где у них было свое подворье у церкви Св. Мамы. Русские бояре и «гости» вывозили в чужие страны меха, самые дорогие и только в России и добывающиеся (куниц, бобров, лис, медведей и т. д.), воск, мед, лен, юфть, рыбу, орехи, рабов, овец, коров; предметы ремесла; серебро с филигранью, зернь и чернь, резную моржовую кость. Византийские поэты даже сочиняли стихи, прославлявшие изящество и добротность изделий киевских резчиков.

Караван судов на Днепре готовился к отплытию на Дунай. Свенельд, в широких портах и холщовой рубахе, стоял по колено в воде, распоряжался, какие лодки догрузить и какими товарами. Холопы несли к берегам мотки веревок, вороха мехов; катили бочки с медом… Дружинники в золоченых шлемах толстыми ременными бичами хлопали, разгоняя сгрудившихся киевлян, глазеющих на необычно огромное сборище лодок, отправляющихся куда-то далеко-далеко, за море Русское. На судах уже сидели рядами дружинники и воины и пели разудалые песни. Среди них выделялись алыми плащами и добротным оружием сотники и десятники. Щурясь от ослепительного солнца, подставив ему распахнутые груди, они переговаривались на расстоянии с женами и детьми, стоявшими на берегу, с которыми расставались ради славы, подвигов и добычи. Боярышни и боярыни в изукрашенных киках, сиявших на головах как венцы, в монисто, в бусах, в браслетах и кольцах, унизывавших не только руки до локтей, но и ноги до колен, ярко улыбались и махали дружинникам цветными платками.