– «Вероломство»? «Законного»?..
Они оба вдруг рассмеялись. И смеялись долго, искренне.
– Теперь нечего притворяться, надо говорить друг другу прямо, – сказал вдруг сердито Калокир. – Он сам – твой дядя – узурпатор и преступник. Он сам клялся всем и даже дал письменное обещание, сопровождаемое самыми страшными клятвами, что он никогда не посягнет на константинопольский престол, никогда не затронет прав малолетних наследников, останется только соправителем. И что же увидели все? Малолетние василевсы только сидят на детских креслицах, боясь пошевельнуться, когда бывший их доместик теперь решает судьбу государства. Ни мать их Феофано, ни безгласный и раболепный синклит, ни смиренномудрый патриарх, ни запуганный народ – никто не смеет напомнить Фоке о его вероломных клятвах. Стефан, наследник Романа Лакапина, был отравлен царицей просфорою в церкви в самую Великую субботу. И об этом никто не решает заикнуться. Вот тебе пример: там, где мужчина с войском ничего не может поделать, женщина добивается посредством одной черствой просфоры. А ты говоришь о слабости царицы.
Красавец, говорун, идол женщин, Калокир знал магическую силу своих слов. Цимисхий слушал его с удовольствием.
– Женщины созревают скорее мужчин, – продолжал Калокир, – зато ум их отмеренный. Всю жизнь они остаются во власти страстей, применяются только к настоящему. Зато уж все это близлежащее они видят значительно зорче нас. Поэтому в практических вопросах варвары справедливо опираются на… их жен или возлюбленных, безразлично…
Искоса Калокир поглядел на Цимисхия, остался своим впечатлением доволен. Цимисхий перестал перелистывать свиток Иоанна Дамаскина.
– Я тебя слушаю, друг…
«Другом» назвал Цимисхий его в первый раз.
– Женщины отлично видят кратчайшие пути к цели, в то время как мы глядим вдаль, ворошим и оцениваем судьбы умерших, событий и государств и не замечаем то, что лежит у нас перед глазами, – продолжал Калокир, пожирая «друга» глазами. – В таких случаях надо прибегать к содействию только женского ума. Особенно в тех случаях, когда и сама женщина унижена, оскорблена и ищет лазейку для обоих. Она не привыкла отказываться от того, чего ей хочется.
Это был уже явный намек на связь Цимисхия и Феофано: какая же сила сможет удержать Феофано, чтобы не дать вызволить его из несчастья?
– Божественная любовь все побеждает и расширяет все силы души, – Калокир читал в глазах Цимисхия, что он понял намерение Феофано, которое она, видимо, обдумала с наместником.
А наместник все глубже забивал гвозди:
– Женщина все отдает на жертвенник любви: «Любовь есть Бог». «Кто любит, в том Бог пребывает», Евангелие от Иоанна, глава четвертая, зачало шестнадцатое.
Даже обдумывая самое страшное преступление, ромей искал санкцию в Евангелии, которое знал наизусть.
Иоанн приблизился к уху наместника и прошептал, хотя в покоях, кроме них, никого не было:
– Не забывай, друг мой, что во дворце кроме Феофано, нашего ангела-хранителя, нашей прочной опоры, есть еще куропалат – дьявол во плоти. И еще эта гадина – паракимонен.
Он отворил дверь, оглядел коридоры, в окно обозрел пространство около дома и, наконец, обняв Калокира, усадил его в золотое почетное кресло, введенное еще цезарем для высших должностных лиц и перешедшее к высокопоставленным ромеям.
– Я несколько раз ужинал у куропалата, – стал говорить тихо Цимисхий, тихо, но страстно. – В числе прочих гостей, конечно. Я скажу, очень удивился, что такой пьяница и шут, вечно угодничающий перед василевсом и василисой, держит в своих руках ось ромейского государства. Даже гнусно пьянствуя, он всегда умудряется следить за настроением каждого собутыльника и того, кто сделает промах, будучи невоздержанным на язык, он привлекает к суду, оповещает василевса и, как правило, ослепляет. Много ходит слепцов с протянутой рукой по улицам Константинополя после выпивки в покоях куропалата. Имущество собутыльников, разумеется, конфискуется и переходит к нему, а он и без того сказочно богат. Вот почему пьяного куропалата боятся больше, чем трезвого.
– Скотина! – выругался Калокир. – И ведь какое презренное ничтожество! Преследуя нарушителей церковного устава, он, однако, знает одну только тему разговора: какие из столичных проституток знают хорошо свое ремесло, а какие – слабо…
– Вот и попробуй тут… Стены и те слышат… Крыша и та видит… В какое время мы живем! К кому прибегнуть?!
– Но ты забыл, что у нас Святослав…
– Святослав храбр и дерзок, не спорю. Но это – обоюдоострое оружие – опираться на Святослава. Русь – давно не младенческая держава, она давно мозолит нам глаза. Давно рвется к морям, к нашим границам и сокровищам ромейской империи.