Князь Святослав

– Я думаю, – сказал Цимисхий, польщенный этим замечанием историка, – что ты вполне прав, сетуя на недостатки нашего просвещения. Нестеснительные условия для работы мысли – самая благоприятная почва для литературы и науки. Древние поэты – люди независимые, низкопоклонство им чуждо, глупость богатых и знатных ими открыто презирались, а не властвовали над замыслами ученых и писателей. Будь я на положении василевса (упаси меня Пречистая от того, чтобы эта преступная мысль не потревожила хотя бы случайно и на момент мою честь и совесть!), я вместо раздачи имений и субсидий нашим чиновникам наградил бы самых талантливых ученых, особенно из молодежи, и запретил бы ей тратить силы, время и дарование на бессмысленные восхваления сомнительных качеств царедворцев, которые заказывают стихи, долженствующие восхвалить их перед знакомыми и родными, а также лжедостоинства их жирных и глупых супруг. Я предоставил бы эту возможность тем из поэтов, которые на большее не способны. Доблесть, честь, мужество и самодеятельность в такой же степени должны быть присущи поэту, как и воину. Трудно сберечь творческую энергию любому поэту, а также ученому, если ему приходится клянчить кусок хлеба у дината или у кичливого сановника. Гнуть спину.

– Твоя похвальная образованность всем известна, – сказал Диакон, – но призвание твое только – война.

– И я так думаю. Я хотел бы продолжать войну, просился отпустить меня за Евфрат и Тигр против алеппского эмира, который там сосредоточил свои силы, но василевс не позволил.

– Он опасался твоей популярности?

– Нет, я думаю, он берег меня. На земле не найдется ни одного, кто может противостоять нашему василевсу в отваге, уме, государственной мудрости, заботах о благе подданных, в военном искусстве и благородной простоте, строгом, но справедливом отношении к своим подданным и солдатам. Ни один василевс еще не пользовался такой любовью своих граждан и особенно своих воинов и военачальников. Я лично обожаю василевса Никифора и готов, не хвалясь и не рисуясь, когда угодно отдать свою жизнь за него.

Цимисхий считал Льва Диакона, как и всех ученых и поэтов, простаком и знал, что слова доместика будут переданы василевсу в точности. И при этой мысли ему стало легче. Во всяком случае, он теперь убежден, что, по крайней мере, хоть живым уберется из столицы. Но простодушный историк поделился с ним своими личными впечатлениями.

– Человек скрытен, а в крупном человеке эта скрытность очень сильна. Я Никифора знаю не только издали, но вблизи и всегда поражаюсь сочетанию в одном человеке противоположных черт характера. Беспощадность к врагам, необходимая в пылу боя, не исключает у царя великодушия, которое он проявляет, когда необходимость в суровых мерах миновала.

Расскажу одну мою запись. Когда Тарс не сдавался, то есть когда арабские военачальники бессмысленно изнуряли своих жителей кичливым упорством, Никифор, для скорейшего развязывания изнурительной борьбы, велел к крепости вывести пленников мусульман и отрубить им головы на виду у жителей, смотревших со стен. В ответ последовало то же самое, если не хуже. Мусульмане пригнали три тысячи христиан и тоже оттяпали им головы на стенах города. Вы знаете, как расправлялся Никифор с жителями Тарса, когда овладел им? Простых людей рассовал по провинциям, разлучив детей с матерями, жен с мужьями. А знатных арабов, их эмиров и жен эмиров, распростертых на земле и с мольбами целовавших его полы, ноги и колени, он пинал в лицо и в живот, наслаждаясь лютой кровожадностью победителя. Однако потом он пригласил их к столу, любезно угощал, разговаривал с ними ласково. Даже больше, он простил их, возвратил им свободу. Таков василевс Никифор.

Любовь к справедливости и великодушие уживаются в нем с самым зверским отношением не только к врагам, но и к тем из своих воинов, которые бесчинством позорят армию и нарушают порядок. О, тут он так же изобретателен в наказаниях и неумолим и справедлив, как и в расправах с неприятелем. Железная рука! Я был свидетелем, как при конвоировании мирного населения, которое выселялось из Тарса, один отряд наших солдат повалил на землю мусульманских женщин и всех до одной изнасиловал на дороге. Узнав об этом, тут же на виду у пострадавших женщин и остального войска в назидание всем Никифор велел у насильников отрезать мужские члены. Здорово?

– Ты и это запишешь?

– Я уже записал. Отличный штрих.

– Смело. А главное – бесполезно. Переписчики и те вырежут.

– Смелость эта, конечно, пока домашняя. Я не могу дать кому-нибудь прочитать. Но и эта домашняя смелость нужна истории… Придет время, она выручит науку, заполнит белое пятно в хронике событий… Прокопия «Тайную историю» вспомни.

– Такой писатель, мой милый историограф, тем самым показывает кукиш в кармане.